Виктор Хромов "Порой нужно рисковать - жить, как чувствуем" | Художественное обозрение "Сияние Лиры"

Хромов Виктор Дмитриевич родился в Костроме в 1941 году в семье военнослужащего. По возвращении семьи из эвакуации в Ленинград учился в средней школе за Нарвской заставой. Продолжая семейные традиции, окончил Военно-инженерную академию и отслужил в Инженерных и войсках Связи 35 лет. Полковник в отставке. По характеру оптимист, всю жизнь мечтавший что-либо написать и только в 70 лет, став инвалидом-колясочником, обозначился в литературе дебютантом.

Порой нужно рисковать – жить, как чувствуем
(Маленький роман)

В мраморном холле известного москвичам ресторана важно прохаживался облачённый в смокинг высокий человек с энергичным лицом и серебристыми висками. Он работал здесь администратором ещё с тех времён, когда ресторан обслуживал интуристов. В начале девяностых годов заведение стало частным, но этого человека оставили управляющим как хранителя традиций престижного заведения. Заложив за спину руки, он изредка останавливался у широкой стеклянной двери, за которой в большом зале среди растущей в кадках зелени, обедали посетители.
«Ну, что ж, люди, как люди. Как и прежние, – думал он, – но откуда, из каких чертополохов повылезали эти «малиновые пиджаки»? Они с утра до ночи галдели, пили и заключали сделки. Они и перепродавали всё, что осталось от великой страны, название которой непостижимым образом исчезло с атласов мира. Страшная вещь – нация без веры и высоких целей».
Внимание управляющего привлекла появившаяся в холе пара. Мужчина, одетый в летнее пальто и женщина. Женщина была молода, худощава с длинной шеей, большим ртом и слегка вздернутым носом. Что-то в её обличии показалось схожим с теми девчонками, которые некогда стайкой кружили у ресторана в надежде заполучить кого-нибудь из иностранцев и за модную тряпку разрешали себя слюнявить.
Они прошли в зал и заказали бутылку марочного «Шардоне». Мужчина был известен здесь как Санчо, владелец Арт-салона. Женщина притягивала идеальной фигурой.
Санчо говорил вполголоса:
– Катерина, я не раз видел вас в музеях и в кафе у Старого Арбата в обществе художников. У меня есть предложение: в моём салоне должна быть хозяйка. Короче, именно вы нужны мне.
Конечно же Катерина достаточно была наслышана об этом пятидесятилетнем богатеньком холостяке, который, придя в кафе, заказывал бутылку дорогого коньяка и сторонился женщин.
С деланным удивлением она спросила:
– Для меня это несколько неожиданно.
– Вы осовремените интерьер салона, будете принимать посетителей. Я не поспеваю за веянием моды. Так вы согласны?
– Вы уверены, что именно я вам нужна? Вы меня не знаете.
– Ошибаетесь. Вы выросли в семье искусствоведов и получили хорошее воспитание. К тому же интуиция никогда меня не подводила.
– Дайте мне время подумать.
– Катерина, учтите, от такого предложения никто не откажется. Вот моя визитка. Я буду в салоне послезавтра.
Оставшись одна, Катерина закурила, положила ногу на ногу и, вертя в руках атласную с золотым обрезом визитку, вспоминала с каким трудом, оставшись без родителей, она поднималась по ступенькам своего благополучия. Теперь бы не упустить заманчивую перспективу!
Катерина порывисто сунула визитку в сумочку и побежала на выход.
2

Скорый поезд Москва-Кисловодск медленно, как улитка, вползал в объятья хранящего очарование далёкой старины курортного вокзала. Вместе с толпой отдыхающих на привокзальную площадь вышел мужчина лет около сорока, одетый в светло-серую куртку и берет, лихо надвинутый на ухо. Влад, так звали мужчину, в одной руке нёс дорожный чемоданчик, а другой придерживал висевший на плече этюдник.
Чудесное создание – человек. Как измерить неожиданность его превращений? Дурное настроение, преследующее в последнее время, как будто растворилось в залитой апрельским солнцем картине привокзальной площади. Впервые после десяти лет супружеской жизни ему случилось приехать на курорт одному. Жена его, всецело поглощённая наукой, вышла за него, чтобы просто доказать, что она женщина. Детей не было и счастья вообще тоже не было.
Влад прошёл мимо дачи Шаляпина, окружённой весенней зеленью и поднимался по крутой булыжной мостовой. Хорошо зная город, он быстро нашёл пансионат, в котором было забронировано место его двухнедельного отдыха.
Комфортный номер на втором этаже с окном, выходящим в парк. Чтобы распаковать чемодан, принять душ и переодеться, ему понадобилось совсем немного времени. Вскоре его можно было видеть на серпантине, ведущим на Малое седло. С горы открывались все живописные красоты курорта, а в далёкой дымке, почему-то волнуя сердце, виднелась покрытая снегами вершина Эльбруса.
Спускаясь и останавливаясь для карандашных набросков, Влад так увлёкся, что едва поспел к ужину.
В уютной столовой его внимание привлекла сидящая через столик женщина в чёрной пёстро расшитой жилетке. Она увлечённо о чем-то говорила, но неожиданно повернулась. Обведённые тенями глаза уставились на него с неподдельным интересом. Влад на секунду растерялся, но тут же исподлобья встретил в упор этот взгляд: не всё ли равно – чем опьяняться на курорте?
Дуэль глаз послужила искушением обождать «жилетку» на выходе из столовой и представиться:
– Владислав. Можно просто Влад. Художник из Москвы.
– Валентина… Валя. Тоже из Москвы, – немного хрипловатым голосом ответила она.
Примерно его возраста, невысокая, худощавая, лицо смугловатое. По плечам – чёрные, как смоль, локоны волос.
– Есть предложение – отметить наш приезд.
– Прогуляемся просто так, – сказала она.
– Как скажете. Можно и просто так…
Парк с разлапистыми ветвями старых деревьев. В конце аллеи стояло несколько столиков. Он заказал у бородатого хозяина киоска домашнего вина и брынзы. Сели за свободный столик.
Валя что-то о себе рассказывала. Он слушал невнимательно и рассматривал узор на её жилетке.
–…на курорте я в первый раз, – продолжала она, – я не помню родителей. Мне говорили, что отец молдаванин или цыган… у меня нет предрассудков и вредных привычек… Чем занимаюсь? Ухаживаю за больной тётей на её даче в Переделкино. Квартиру свою сдаю…
Но мысли Влада были далеко; он пытался найти причину своего творческого кризиса, но это плохо ему удавалось.
Тут она, как кастаньетами щёлкнула пальцами:
– Я догадалась, о чём вы задумались. Недаром меня цыганкой зовут.
Сгущались сумерки, пора было возвращаться. В быстро потемневшем южном небе поднялась полная луна, отчего дорожка, по которой шли, сквозь ветви деревьев покрылась ковровым узором. С гор потянуло прохладой. Валя взяла его под руку и сказала:
– Я видела вас в горах с альбомом для рисования. Мне это немного сродни, ведь я окончила курсы прикладного искусства.
У дверей пансионата он протянул ей ладонь:
– Погадай.
Валя, едва глянув на ладонь, сказала:
– У вас всё будет правильно.
Она чуть пожала ладонь, намекая, что пора прощаться.
Неожиданно для себя он сказал:
– Приглашаю завтра на этюды.
– Спасибо. Завтра и обсудим…
Влад поднялся в свой номер. Комнату заливал лунный свет, и вид кровати с пышными подушками навеял воспоминания холостяцкой свободы.
Он любил раннее утро. Поймать просыпающиеся краски природы, таинство, когда белизна бумаги сквозь акварель наполняет картину воздухом. Вернувшись с пленэра, за завтраком он пригласил Валю сегодня побывать у скалы, описанной Лермонтовым в романе «Княжна Мери». На следующий день они побывали в других уголках овеянного романтикой курорта. Буйство весны опьяняло. Эскизы получались удачнее. Возвращаясь с прогулки, Валя, взглянув на него быстро и странно, сказала:
– Ты также свободен брать, как я свободна отдавать. Что должно случиться, непременно случится…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Кровать убаюкивала. Из открытого окна веяло ночной прохладой и доносился шорох невидимых листьев. Если верить легендам, этот дом, построенный ещё до революции, служил домом свиданий, приютившим за многие годы вереницы любовников.
У Влада по молодости случались подобные встречи, но теперь это представилось пустой страницей прочитанной книги.
– Скажи, моя добрая подружка, что ждёт нас впереди?
– Настоящие перемены…
– Но мы-то ещё встретимся?
– Ты большой ребёнок, Влад. Этого нам не избежать…
А впереди их ждали «лихие девяностые»…

После Кисловодска Влад окончательно понял, что отношения в семье зашли в тупик. Однажды хмурым осенним утром с молчаливого согласия жены он сложил в «дипломат» краски, кисти и переехал в мастерскую давнишнего знакомого по училищу. Первое время Влад ещё переживал уход, но надо было заботиться о хлебе насущном: в вихре больших перемен, как и многие, он потерял работу и теперь перебивался случайными заработками – оформлял витрины и писал «ландшафтики» для перекупщиков на вернисаже Старого Арбата. Зима в этом году была слякотная, за окнами мастерской висело холодное свинцовое небо. Стоя у мольберта, он всё чаще испытывал чувство тоскливого одиночества и, как только отгремели первые весенние грозы, поехал в Переделкино.
Подмосковье очаровывало свежестью красок и весенней суетой. Тёплый ветерок разносил запахи зеленеющих лип, а под кустами ивы грачи деловито таскали из-под прелой листвы дождевых червей.
Валя не оставила адреса, а дачный посёлок был по-настоящему велик. Но судьба над ним сжалилась, и на второй день у местного магазина какой-то мужичок попросил «на пиво». Купив ему пива, он с замиранием сердца слушал о женщине, живущей в глубине дачного массива и похожей на цыганку.
Щербатая бетонная дорожка, петляя между участками, привела к зелёной калитке. Первое, что бросилось ему в глаза, была банька с козой на крыше. Через мгновение коза очутилась перед ним на задних копытцах, а передними, как заправский боксёр, молотила воздух. Вдруг с крыльца большого дома раздался голос Валентины:
– Кармен, не трогать!
По кирпичной дорожке навстречу к нему шла Валентина. Он, ещё не веря в удачу, обнял её за плечи. Она взяла его руку и повела к дому, а на крыльце обвила его за шею руками:
«Вот я, – беззвучно шептали её губы, – возьми и будешь иметь, чего не имел в жизни».
Тогда, наслушавшись о счастливых курортных романах, Валентина надеялась обрести своё запоздалое женское счастье. Не получилось, – что ж, положилась на судьбу. Теперь же, увидев его, сердце её встрепенулось испуганной птицей, – никому не отдам!
Она жила на даче, доставшейся от ушедшей в мир иной некогда знаменитой родственницы. Жила одиноко, по случаю обзавелась козой, назвала её Кармен или попросту Катькой. Будь она не цыганка, если бы не научила козу охранять двор; коза требовала у пришедших во двор раскуренную сигарету. Иногда к Валентине наведывались соседки поделиться «сарафанным радио» и принять по «пять капель» настойки, которую она отменно готовила на домашней водке.
Каждый приезд Влада для них обоих был праздником, а соседкам лишь оставалось удивляться, как она похорошела.
В один из вечеров Влад после ужина по обыкновению сидел у небольшого, искусно облицованного изразцами, камина и смотрел на игру света в догорающих углях. Валя раскладывала пасьянс. Потом взяла гитару и, перебирая струны, спросила:
– Влад, как ты думаешь, а не пригласить ли нам цыган?
– Согласен, но нужен случай.
– Случай будет. А ты переедешь ко мне? – неожиданно спросила она.
– Мил-человечек! На какие доходы мы жить-то будем?

Из-за инфляции денег катастрофически не хватало, даже на краски, потому уехать на денёк-другой в Переделкино Владу удавалось не часто. Целыми днями ему приходилось в поисках заработка бегать по Москве, стоять у мольберта в мастерской, там же спать, принимать душ и наспех поесть. Вдобавок, постоянная тревога – хозяин в любой момент мог потребовать освободить мастерскую. Это было бы полной катастрофой.
На вернисаже Влад бывал редко и только для встреч с перекупщиками. Воспетый бардами в своё время Старый Арбат, словно угорев от сладкого запаха свободы, дешёвой водки и американских сигарет, превратился в блошиный рынок. Здесь всё покупалось и продавалось: расписные матрёшки и ложки, начищенные до зеркального блеска самовары, ордена и картины, монеты и книги, валюта, канарейки и т.п. Нередко в поисках креатива на Арбат наведывались иностранцы. Как-то раз Влад был сильнейшим образом ошарашен сценой: коротконогий мужчина с моноклем и в колпаке позировал группе иностранцев, стоя у холста с видом Парижа. Эту сцену комментировала толпа зевак:
– Говорят, у него собственный салон… Да, уж! Этот голым профилем и на ежа сядет…
Позирующий был поразительно похож на французского художника, жившего в начале прошлого века Тулуз-Лотрека, который стоял у истоков постимпрессионизма – направления в живописи, которым в студенческие годы переболел Влад. Французский аристократ, страдающий алкоголизмом, прожил короткую жизнь, но успел создать несколько тысяч картин и эскизов. Кроме этого, он оставил пищу для размышлений: он ли сделал кабаре Мулен Руж неотъемлемой частью Парижа, или наоборот, всемирно известное кабаре прославило имя художника, потому, как он в нём постоянно трудился?

В окна заглядывало умытое дождём утро. Подобные моменты нельзя упускать. Но неожиданно появившаяся на облачке оранжевая подпалина, погубила набросок. Несколько досадных ударов по ватману мокрой кистью. Настроение Влада было под стать испорченному наброску: он ожидал хозяина мастерской. За время учёбы они общались редко, а после окончания учёбы Влад о нём слышал лишь, что тот преуспел в бизнесе.
Владелец мастерской вошёл тихо, открыв дверь своим ключом. Поздоровался, осмотрел висящие на стенах зарисовки, сел на табурет, закурил.
– Вы, Влад, учились на последнем курсе, я же только поступил на первый. Вы очень талантливы. У вас была удачная выставка в престижном салоне на «Кузнецком мосту».
– Успех бывает опасным, – начал Влад, – меня чуть не исключили за популяризацию импрессионизма…
– Ну как же, как же! Ваши картины в стиле Тулуз-Лотрека были столь хороши, что обеспокоили в Москве некоторых профессоров от искусства. Но, к счастью, мы теперь живём в свободной стране, и ваш талант может быть по достоинству оценён. Кстати, я хотел бы заказать у вас что-нибудь в стиле импрессионизма.
–Это было давно, к тому же, какой интерес гнаться по следам того, что давно перегорело?
Хозяин поднялся, заложил руки в карманы, улыбаясь и качаясь с каблуков на носки, нравоучительно продолжил:
– Интерес-то есть. Ведь вы были известным реставратором. Теперь занимаетесь живописью, а живопись вещь суровая. Много талантов сегодня пропадает от боязни риска.
– Я правильно понимаю, – вы хотите, чтобы мои картины покупались со всеми правами на них? – спросил Влад.
– Мир изменился, и теперь искусство регулируется спросом на рынке.
– Извините, человек каменного века бесплатно, только из самореализации разрисовывал пещеры. Вот, если бы он спросил: «Рассказывай, потомок, что ты создал?» Тот ответит: «Господин пращур, знаете ли, я в последние времена не столь напрягался, сколько наслаждался плодами цивилизации». Художник поступает по зову сердца – вот и вся мораль…
– Я не понимаю, – перебил его коллега по альма-матер, – к примеру, дегустатор пробует и оценивает – это вино плохое, а это хорошее. Но ведь руководствуется он пупырышками на языке. А где у человека дегустатор морали?
Влад замолчал и, лишь с тоской посмотрел на окно мастерской. Ему вспомнился офорт испанца Гойя «Сон разума рождает чудовищ».
Но хозяин не унимался и самозабвенно продолжал:
– Неужели вам не хочется иметь собственную студию, постоянных клиентов, стабильный доход? Несколько лет назад я знал одну натурщицу, о которой говорили, что одетая она выглядела обнаженной, а обнаженная одетой. Сделав карьеру, она теперь работает в арт-салоне и просила найти для неё талантливого художника. По-моему, вы подойдёте.
Он открыл записную книжку и назвал номер телефона:
– Зовут Катерина. Кстати, в творчестве невезение всегда бывает от отсутствия музы и пусть Катерина доходчиво объяснит, сколько стоит ваш талант.
Владу пришлось проглотить застрявший в горле комок и кивнуть в знак согласия. Он понимал, что в противном случае можно остаться без мастерской.

Влад закрыл за посетителем дверь, а в голове у него вертелись и сменялись, как в калейдоскопе картинки – волосатый пращур, натурщица, на которой ничего не было, безобразная клякса на куске ватмана несостоявшегося этюда (он даже попытался этому «шедевру» дать название). Влад взял в руки телефонную трубку и машинально набрал номер салона. Представился. Женский голос ответил – «можете приехать хоть сейчас». Это ему было очень кстати и, чтобы немного успокоиться, часть пути он проделал пешком. Выйдя на станции метро «Октябрьская» и минуя «Парк культуры», он поднимался по широкому тротуару Крымского моста.
С правой стороны от моста по набережной уходила вдаль галдящая пёстрая лента торговцев, преимущественно из бывшего интеллигентного люда. Над ней возвышался бронзовый Пётр Первый, стоящий за штурвалом фрегата и, как показалось Владу, грозно взирающий на толпу, как на олицетворение наступившего смутного времени.
«Однако, как причудливо тасуется колода истории», – подумал Влад. Ведь в начале XVI века здесь на Москве-реке был брод, по которому в смутные времена переправлялись ополченцы Козьмы Минина, чтобы выбить из Кремля, засевший там польско-литовский гарнизон.
На другом берегу реки виднелась Фрунзенская набережная, вся в пышной зелени клёнов. Где-то в глубине набережной был Арт-салон – цель его поездки.
Салон занимал почти половину первого этажа сталинской высотки. На окнах – ажурные кованые решетки и глазки телекамер. Влада встретила интересная женщина в светло-бежевом костюме, подчёркивающим её безукоризненную фигуру. Она жестом пригласила пройти за собой в небольшой и со вкусом обставленный кабинет. Влад профессионально успел оценить висящие на стенах картины.
– Меня зовут Катерина. Я поняла, что вы тот самый Влад, о котором рассказал наш общий приятель.
Влад увидел на стене портрет мужчины, в котором он с удивлением узнал человека, позирующего перед иностранцами на Старом Арбате.
– Это владелец салона, – пояснила она, – а я работаю здесь на правах компаньона. Катерина промолчала, что с её приходом заведение стало достаточно прибыльным, особенно после того, как она, купив с душой и телом модного журналиста, удачно разместила в прессе рекламу Арт-салона.
Удивительно быстро они нашли взаимопонимание в нюансах профессиональной живописи. Однако в отношении выставленных в салоне картин, Влад ответил неопределённо.
– Вы вообще абстракцию не признаёте?
– Есть два противоположных полюса творений. С одной стороны, зритель отчетливо понимает, но удивляется лишь внешним сходством. С другой стороны, художник выразил только своё видение, но не каждый зритель понимает изображение и, чтобы не показаться глупым, – говорит лишь об оригинальности.
– Я вас отлично понимаю. Продолжайте.
– Суть состоит в мастерском объединении двух полюсов. Только это может удовлетворить настоящего художника.
Катерина приготовила кофе. Спросила:
– А вы у кого учились?
Услышав ответ, Катерина от удивления откинулась на спинку кресла:
– Припоминаю: ещё подростком я слышала разговор родителей о строптивом студенте, который соизволил в салоне на «Кузнецком мосту» выставить что-то в стиле постимпрессионизма. Значит, это были вы? Кстати, отец лестно отозвался о молодом даровании. Интересно, сохранилось у вас что-нибудь от той выставки?
– У меня было несколько переездов, но те работы должны уцелеть. Надо порыться в мастерской.
– Едем, – решительно заявила она.

Они перебрали в мастерской большую стопку холстов и картона. Когда были найдены студенческие работы, Катерина поднесла их к окну и пришла в восторг. Она говорила, что отец не мог ошибаться – у Влада получилась бесподобная передача настроения и духа того времени. Будто холсты написаны в том самом знаменитом парижском кабаре. Спросила, выставлялись ли картины ещё где-нибудь. Он ответил: – Только один день на «Кузнецком мосту».
– Это хорошо. Влад, послушайте, а что если холсты раскрутить, как неизвестный Лотрек?
У него где-то ёкнуло: дело-то авантюрное.
Но Катерина уже азартно фотографировала холсты, а, закончив, сказала с улыбкой:
– Насколько я разбираюсь в бизнесе – это удача!
Потом записала его телефон и сказала:
– Я позвоню через неделю. Ну, пока, милый наш Лотрек!
Неизвестно, что сподвигло Влада, но на следующий день он отвёз холсты на дачу. Валентина, заметила его озабоченность. Пришлось подробно выложить о встрече с хозяйкой салона и возможной сделке. Что-то в его рассказе Валентину насторожило, – а вдруг соперница?
– Влад, пригласи-ка её на дачу. Здесь и оформим сделку. Я позову цыган. Посмотрим, крепкие ли нервы у этой натурщицы.

В городе установилась июльская жара вперемешку с проливными дождями. Влад сидел в мастерской и ждал звонка. Он несколько раз снимал телефонную трубку, но почему-то клал её обратно. Так, в мучительном ожидании прошла неделя и тянулась вторая. Порой ему стало казаться, что его по-простому разыграли. Наконец, поздно вечером в дверь мастерской раздался стук.
– Кто там?
В ответ нетерпеливый голос Кати:
– Это я.
Лишь только она перешагнула порог и откинула капюшон, Влад увидел разводы туши под глазами и прилипшие ко лбу волосы. Он помог снять совершенно мокрый плащ.
– Я неделю носилась по Москве. Поднимала все свои связи. Слава те господи! Авторитет салона убедил надёжных людей в успехе.
Её трясло от холода. Влад, дав ей махровый халат, отправил в душ.
Он поставил у тахты трёхногий этюдник. На нём появились две стопочки, плитка шоколада и случайно сохранившаяся початая бутылка виски. Он сел на табурет, а она, выйдя из душа в халате на голое тело, устроилась напротив. Выпив, Катерина заговорила спокойнее:
– Я хочу выставить полотна в салоне. Я уже договорилась кое с кем и в модном журнале появится статья о случайно обнаруженных неизвестных картинах Лотрека. Быстро обнаружится, что это новоделы. Ерунда, главное, что появятся слухи, а подогреваемые прессой, они разрастутся.
Влад налил стопки. Она продолжила:
– Репродукции попадут в иностранные каталоги. Стоимость холстов возрастёт. В конце концов, какой-нибудь сумасшедший миллионер их купит, и будет держать в частной коллекции, выдавая за подлинники.
– Согласен, но холсты я отвёз дачу. Приглашаю на шашлыки в Переделкино. Там и заключим сделку.
– Как будешь готов, то позвони.
– Предлагаю выпить за успех нашего предприятия, – Влад налил стопки, пересел к ней и осторожно обнял за плечи, – прошу об одном, что любое упоминание обо мне может всё провалить.
В окна продолжал барабанить дождь…
– В этом я заинтересована не меньше. Всё получится и, как только заберу картины, то сразу расплачусь, – она прижалась к нему и капризно добавила, – виски не греют.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Густая темень окутала мастерскую. Потягиваясь под одеялом, Катерина рассуждала:
– Всё лишнее в жизни – любовь и ревность. Я знаю – влечение. Это стихия. Счастливые минуты мне только ва-банк может дарить. Знаешь, Влад, порой нужно рисковать – жить, как чувствуем.
Влад чувствовал, что такого нежного и чувственного тела он никогда не держал в своих объятьях. Теперь он понимал, какие любовницы бывают у богатых людей. Катя, уже засыпая, бормотала:
– Санчо так пристрастился к спиртному и наркотикам, что кончит, как тот французский аристократ. Я должна стать хозяйкой салона…
Влада разбудил звук, как будто с крыши сбрасывали железо. На мгновение высветилась изумительной красоты статуэтка, стоящая у тахты. И новый удар грома загнал мастерскую во мрак…

Все эти две недели душу Валентины терзали предчувствия, а проницательность цыганки могла поспорить с полиграфом. И, как только Влад вошёл в калитку, она сразу поняла – случилась беда. Она пошла ему навстречу, вцепившись в ошейник Катьки-козы.
– Погоди козу спускать, – остановил её Влад, – приглашай цыган. Нам теперь не упустить бы Фортуну!
Они пили чай в беседке и обсуждали детали встречи. Не теряя время, Влад позвонил и договорился о встрече на воскресенье.
Как и было обговорено, к двум часам приехали одетые в национальные одежды цыгане. Вскоре за ними во двор вкатил белый «Luxgen». Первым из машины вышел Санчо и поджидал спутницу, которая давала какие-то указания шофёру. Катерина появилась в костюме амазонки.
Держа в руках поднос, к Санчо подошла немолодая полногрудая цыганка и низким голосом запела «величальную». Веселей, ромалэ! Те хором подхватили:
– Санчо, пей до дна! Пей до дна! Санчо, будь здоров! Будь здоров!
Катерина шепнула на ухо:
– Позолоти цыганке ручку…
Санчо достал бумажник и положил на поднос несколько купюр.
Бокал настойки, сделанной Валентиной по цыганскому рецепту, дал непредсказуемый эффект. Санчо нетвёрдой походкой направился к беседке. А в небе в это время собирались грозовые тучи. Поездку на озеро и шашлыки пришлось отменить. Цыгане уехали. Влад лихорадочно соображал, что предпринять вместо «цыганского загула», и тут случилось непредвиденное.
Санчо потребовал ещё настойки, закурил и дал курнуть травки козе. Одурев, коза полезла драться. Санчо успел спрятаться в баньке, но в окошко стал строить козе «рожки». Ошалевшая коза снесла оконную раму и, поддев её на рога, скакала по грядкам.
Воспользовавшись отсутствием Санчо, Влад, Катерина и Валя, уединились на даче и уточняли детали сделки. Катерина что-то написала в чековой книжке. Валентина посмотрела и сказала:
– В большой игре друзей и врагов не бывает. Ну-ка, коза, до- бавь нолик!
Влад весь напрягся – пойдёт ли Катерина ва-банк? Та метнула на него взгляд и дописала ноль. Валентина молча наблюдала эту сцену, а внутри кипела ревность. Цыганка порывисто выбежала из комнаты, а вернувшись, уже держав за рога окровавленную голову козы Катьки. Швырнув её к ногам Катерины и сдерживая ярость, сказала:
– Чтобы духу твоего не было. Понятно?
Катерина, побелев и пятясь к выходу, повторяла:
– Понятно, понятно, понятно…
Влад, как мог, успокоил Валю. Потом достал из чулана холсты. Вместе с шофёром и Катериной они загрузили в машину холсты и самого Санчо, который тут же завалился в угол заднего сидения. Катерина села и машина тронулась.
Грозовое облако обошло стороной. Влад обнял Валю, дрожащую от осознания пережившего. Они стояли и смотрели вслед уезжающей машине. Теперь их ожидали настоящие перемены – он сможет приобрести студию и переехать жить к Валентине.
В небе громыхнуло весело и коротко.