Елена Громова

Век мой — враг мой, век мой — ад!
М.Цветаева

Век — не ад, но Чистилище.
Здесь суждено
Не в огне догорать — а в снегах!
Век — не враг и не друг.
Но известно давно:
Равнодушный — страшнее врага!

КАРФАГЕН

Твой героизм напрасен, Ганнибал!
Они сильней — на море и на суше!
Спасенья нет. Железный Рим сказал, —
И, значит, будет Карфаген разрушен!

Над Ойкуменой — римская пята.
Кровавый недруг Сиракузы душит,
И солнечная Капуя взята,
И скоро будет Карфаген разрушен.

…Шумит сенат. С торжественных трибун
Вопят о смерти злобные кликуши.
Горит Эллада! На Боспоре — бунт!
А Карфаген — давным-давно разрушен!

Теперь настали новые века!
У новых римлян — новое оружье!
Вновь душит мир железная рука
И наш Союз, как Карфаген, разрушен!

Бег времени суров, неумолим.
И всем народам вытравляют душу!
Грозит войной заокеанский Рим,
И снова будет Карфаген разрушен!

А КТО-НИБУДЬ ВОРОТИТСЯ С ФРОНТОВ…

Они вернутся с яростных фронтов
Второй Пунической иль Третьей Митридатской.
И гром победы весело раздастся
Над пьяным торжеством Семи Холмов.

И победитель под плебейский глас
Пройдет в венце по праздничной столице.
Но он за триумфальной колесницей
Не поведет ни одного из нас!

Ну а пока — то громкий спор мечей,
То зябкие ночные переходы,
То беспокойный сон…
Проходят годы.
На Родине, волнуясь, ждут вестей.

А нам — еще сражаться на фронтах
Второй Пунической иль Третьей Митридатской.
Идем вперед. Встречает нас по-братски
Народ в освобожденных городах.

Нас небо Альп берет под свой покров.
Морские волны нам поют балладу.
За Карфаген, за Понт и за Элладу
Сойти в Аид — любой давно готов!

Неравный бой. Теснит нас злобный Рим.
Мы бьемся до конца, от ран измучась.
Оплачут даже боги нашу участь.
Но тот, кто пал — вовек непобедим!

А кто-нибудь воротится с фронтов
Второй Пунической иль Третьей Митридатской
И не сочтет за слабость разрыдаться
Над серым пеплом наших городов.

А РИМ ПРОЙДЕТ…

А Рим пройдет… Ведь он — не навсегда.
Но не воскреснут наши города.
Звезда иной Империи взойдет
И тоже в Лету канет в свой черед.

И снова будет гордый взмах руки,
Ведущей в битву новые полки.
Грядет осада новых крепостей.
Иные жены будут ждать вестей.

И кто-то на иной падет войне.
А я лежу… И вечность дарит мне
покой…
Белеет слабая звезда.
Лежат в обломках наши города.

«Родина, память и море» —
Стонет печальный прибой.
Чайки в небесном просторе
Громко зовут за собой.

Вечно с бездомностью споря,
Где отыщу я приют?
«Родина, память и море» —
Горькие травы поют.

Жизни последние зори
Тихо уходят в песок.
«Родина, память и море» —
Плачет степной ветерок.

Волны в негаснущем споре
Плещут о черный гранит.
«Родина, память и море» —
Голос пучин говорит.

Где-то в тумане и хмари —
Берег родимой земли.
Шепот: «Memoria, mare,
Patria» — слышу вдали…

СПАРТА

И снится мне спартанская земля,
Суровое величие природы,
Сухие, каменистые поля,
Средь мощных скал бушующие воды.

Я слышу, как звенят, звенят мечи,
Солдаты тренируют новобранцев.
Вот он — предел трагической мечты —
Железное величие спартанцев.

Как счастлив тот, в ком страха смерти нет,
Кто смел в боях и безразличен к боли.
Да будет Спарта — древний край побед,
Край Славы, Непреклонности и Воли!

А наяву — зачем-то вновь и вновь
Смотрю, смотрю мечтательно на карту,
И хочется найти мне землю снов —
Давным-давно исчезнувшую Спарту.

И хочется скорей седлать коня,
Уют отринуть, ускакать из дому,
Пуховую перину променяв
На грубую спартанскую солому.

НЕ БЫВАТЬ МНЕ ПОСЛЕДНИМ СОЛДАТОМ

Не бывать мне последним солдатом,
Амазонкой в бою — не бывать.
Буду только простым адвокатом,
Что упорно твердит: «Оправдать!»

Мне не рваться в сражение первой,
Не бывать героиней в борьбе.
Но я буду единственной верной,
Не примкнувшей к свистящей толпе!

Не скакать мне в атаку отважно,
Не одерживать славных побед.
Но я буду последним присяжным,
Приговору ответившим «Нет!»

Никогда не бывать знаменитой,
Не вести всепобедную рать.
Но я буду Последней Защитой!
(и не важно, кого защищать).

Не дадут мне «За храбрость» медали
И геройской звезды — не дадут.
Но гонимый толпою страдалец
В моем сердце — отыщет приют.

Загорюсь — маяком одиноким
В темноте — золотым огоньком.
На мучительной смертной дороге
Буду скромным последним цветком.

БОРЮЩЕЙСЯ ТАВРИДЕ

Таврида! Ты во все века
Знавала недругов немало!
Заокеанские вандалы
Теперь идут исподтишка.

Таврида… Пушкина земля,
Земля Волошина и Грина…
Сегодня, в черную годину,
Все туже смертная петля!

Как варвары былых веков,
Явились вновь чужие орды!
Тупые глянцевые морды
«Цивилизованных» врагов!

А помаранчевый лакей
Трусливо стелется под НАТО!
Глядят завистливые Штаты
На вольный край, как на трофей!

Край солнца, край шумящих вод!
Тебя не взять заморским бандам!
Путь преграждает оккупантам
С колен поднявшийся народ!

Крымчане гордые! Ваш глас
Звучит сквозь рыжее горнило!
Нахимов, Лазарев, Корнилов
С небес поддерживают вас!

И даже горы, тополя
Кричат «Долой!» чужим солдатам!
Для нас, славян, а не для НАТО
Тавриды светлая земля!

СОРОКОВИНЫ

        На сорок дней Президента С.М.

1.
Сороковины… День печали…
Гвоздики… Свечи… Тишина…
Лишь потому, что мы молчали,
Над ним расправа свершена.

И он ушел за грань разлуки,
Звездой весенней осиян…
Но не напрасны были муки
И гибель Лидера Славян!

Ведь недруги — слабее стали,
И побледнела вражья тень.
А нам сегодня — День Печали
И Гнева Праведного День!

2.
Куда же Вы ушли? Сиротскую страну
Укрыли бережно туманы…
Вас — завершившего последнюю войну —
Зовут скорбящие Балканы!

В честь Вашей памяти земля цветет вокруг…
Сей мир давно уже не ведал
Такого стойкого преодоленья мук,
Такой трагической Победы!

А Вы ушли — туда, где неба вышина,
Где звездный свет и строгий холод…
Ваш подвиг свято чтит воскресшая весна…
В тюльпанах — Ваш последний город…

3.
Ему теперь наградой из наград —
Бессмертие в немеркнущих легендах!
Застыл во мгле тоскующий Белград.
Пожаревац — в печальных черных лентах.

И небеса в сияньи неземном
Склоняют молча траурные флаги.
Представ пред страшным Истинным Судом,
Он так же смел, как и тогда, в Гааге.

Все та же твердость, тот же гордый взор…
И Судьи, чей вердикт беспрекословен,
Единственно возможный приговор
Ему прочли: «НАВЕЧНО НЕВИНОВЕН!!!»

9 МАЯ 1945 Г.

В тот день особенный рассвет
Парил в освобожденном небе.
Враг получил свой черный жребий.
Пришел конец смертельных лет.

И радости девятый вал
Бурлил на площадях, в колоннах.
Отважный ветер развевал
Непобедимые знамена.

Желтела солнечная медь
На закаленной в битвах стали.
Об этом торжестве мечтали.
Бойцы, шагающие в смерть

Навстречу Маю гордо шла,
Восстав из блиндажей, окопов,
Страна, которая спасла
Тебя, надменная Европа!

И чья-то улыбалась мать,
Одолевая боль и муки.
А кто-то, вспомянув о друге,
Пытался слезы удержать.

Александр Сергеевич! Вы — наш Великий Поэт!
Сквозь года и столетья Вас помнит и любит Россия!
И, быть может, в глуши и во мраке потерянных лет
Лишь Поэзия станет Мессией!

Над поруганной Русью, как прежде, летят журавли
И рыдают плакучие ивы над синей водою…
Мы Россию, мы Вашу Россию сберечь не смогли…
Вы стоите один под угасшей славянской звездою…

Но сквозь мрак и ненастье мы видим Ваш солнечный свет,
И бессильны враги перед этим бессмертным сияньем.
Александр Сергеевич! Вы — наш Великий Поэт!
Пусть же с Вами воскреснут Славяне!

ПАМЯТИ МОРЯКОВ “КУРСКА”

Между нами — вода. Между нами — холодная бездна.
Между нами — моря и бескрайние мили пути.
Вы умрете во тьме — так судьба заявила железно.
Вы умрете во тьме. Вас уже не спасти…

И беда разливалась в мучительно-черном приливе.
Задыхаясь в тревоге, бледнела от боли страна…
Лишь на черных экранах рекламы вещали о пиве…
А на белых морях замерла тишина…

А на Севере — холод отчаянно рвался в атаку.
А на Севере — ночь. В небесах — ни единой звезды…
Это сон или явь? Вы скрывались под волнами мрака,
Под железным покровом холодной воды.

НАС ОЦЕНЯТ. КУПЯТ. И СВЯЖУТ

Вместо эпиграфа: США назначили за поимку Саддама Хусейна денежную награду — 25 миллионов долларов. Ранее крупное вознаграждение предлагали за сербскоголидера С.Милошевича. Значит, жизнь каждого, кто не вписывается в рамки системы, может быть оценена и станет предметом купли-продажи.

Нас оценят. Купят. И свяжут.
И потащат на лживый суд.
«Миротворец» в кровавом раже
На такую расправу — крут.

И всегда найдется Иуда,
Что предаст, довольно бубня:
«Двадцать пять миллионов! Круто!
(Тридцать сребреников — фигня)».

Кто восстал — тот, считайте, помер.
К мятежам наш «босс» не привык.
Остальным — персональный номер
И заморский, чужой язык.

Не мешайте строить цивильность!
Под контролем — ваш каждый шаг!
Вам оставят последнюю милость —
Полинялый трехцветный флаг.

Если ж встанешь ты против власти
Глобалистов, убийц, иуд —
Вмиг на гордых твоих запястьях
Полицейскую сталь сомкнут.

Не дай Бог — ты горд и отважен,
Не холуй и не лизоблюд —
Вмиг — оценят. Купят. И свяжут.
Или, может, — просто убьют.

«Все нормально!» — твердят газеты.
«Все по плану», — гласит пиар.
Где ты, Оруэлл?! Хаксли, где ты?!
Кто опишет этот кошмар?!

Здесь валютой — меряют жизни!
Здесь хозяин — вор-колонист.
Если ЭТО — «бой терроризму», —
Что ж! Хватайте! Я — террорист!

Карадагских зубцов цитадель
Взять пытаются волны лихие.
Диким ветром объят Коктебель,
Разъярилась морская стихия.

Мчатся белые гребни вперед,
И встречают погибель отважно.
Что за сила их в битву зовет –
Жажда смерти? Иль подвига жажда?

Как постичь их слепой героизм
И готовность к жестокому бою?
…Отдавая привольную жизнь,
Волны рвутся в атаку прибоя.

Пьют неистовство бурь допьяна
И на муки идут, улыбаясь…
Вот опять погибает волна,
Разливается кровь голубая.

Но, подняв несдающийся флаг,
В нерушимом, суровом покое
Непреклонно стоит Карадаг,
Отбиваясь от штурмов прибоя.

ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ ГОРОД

Здесь волны ластятся к горячим берегам
И башни крепости на солнце смотрят гордо.
Соленый ветер шлет поклон твоим домам.
Я прихожу к тебе, зеленоглазый город.

Я твой далекий гость. Прими и обогрей.
Вот снова вижу блеск твоих зеленых взоров,
Зеленый взмах пирамидальных тополей,
Зеленую волну холмов и косогоров.

Причал. Вода переливается, рябя.
Отсюда яхты, катера и теплоходы,
Идущие в моря, приветствуют тебя,
Старинный город, даровавший им свободу.

К вокзалу шумному стремятся поезда.
На берегу — туристы чаек кормят хлебом.
По вечерам — горит зеленая звезда,
Лимонно-лунный сок на волны льется с неба.

Ночь киммерийская несет покров, уют.
Ты улыбаешься спокойно и счастливо.
Приходят боги навестить тебя и пьют
Зеленый чай Феодосийского залива.

ДОРОГА В ЯЛТУ

Мое отраженье в темном окне маршрутки
Глядит в салон, где молча сидят пассажиры.
А я любуюсь огнями курортных поселков
И черной густой смолой вечернего моря,
Где бегают желтые пятна лунной дорожки.

За задним стеклом остались огни Симеиза,
Дворец Воронцова, темные парки Алупки,
Зубцы Ай-Петри, уютные хаты Мисхора.
Проплыл Ливадийский дворец, как белый корабль.
Машина все едет. Скоро покажется Ялта.

Она предстанет волшебницей Лунного Света
И встретит букетами желтых вечерних окон,
Как будто огромной охапкой цветущих нарциссов.
Мы скоро приедем. За стеклами – горный ветер.
Два огненных глаза машины следят за дорогой.

НА МОГИЛЕ А.С.ГРИНА

Я – Ассоль – прихожу на могилу творца моего.
Неземной старокрымский покой растворяет печали.
Вам от Грэя – привет. Вы создали для нас волшебство
И под шелковым алым рассветом навек повенчали.

Я на камни седые кладу полевые цветы.
В неподвижной истоме застыли кресты и могилы.
О, спасибо, создатель, за трепетный парус Мечты
И за то, что позволили верить, что дали мне силы.

Мы с моим капитаном отчаянно к счастью рвались,
Шли сквозь злобу людскую, как будто сквозь заросли терний.
Где-то там, за горами, стоит Феодосия-Лисс,
Поддувают морские ветра с Коктебеля-Каперны.

Как Вам спится, творец, от любимого моря вдали?
И достаточно ль ярко Вам светит багрянец закатов
Над зелеными кущами древней, дремотной земли,
По которой давно отошли караваны Солхата?