Михаил Раков «Стихи»

Член Союза писателей России

БЕЛЫЕ ПТИЦЫ

Белые птицы падают навзничь.
Как после казни.
Там уже было, было когда-то.
Люди забыли старые даты.
Белые птицы кружат, не зная,
Что ожидает их
Клетка стальная.
Боинги, боинги.
Баиньки… баиньки…
Коиньки, коиньки…
Госпиталь маленький.
Кажется, здесь и покой, и тишь.
Кнопки возле голов.
Белые птицы свисают с крыш,
Смотрят в окна домов.
Птицы стекают, землю поя,
Плача поют…
Белые птицы, их примет земля,
А в госпитале уют.
Зимние ночи…
Тревожный покой…
Прежние страхи в снах…
Муки отрадней вести благой,
А в поле весна.
Вести. Вести.
Бестии. Бестии.
Вместе лезьте
В страну без действий.
В тихую гавань
В час судейский
В лежащие главы
Мысли лезьте.
В облачном мареве
Видно вдали
Прудик проталовый
В сердце земли.
Белые птицы преданы язве,
Кончились разве?
Могут ли кончится белые птицы?
В локонах лица…
Может ли стать это небо безптичьим?
Сможет? Не будет ли это двуличьем?
В мире, в котором покой и тишь,
И небо само, как кров.
Птицы в нём растворятся лишь,
Станут частью ветров.
Тоненький, тоненький
Плед облаков.
Коиньки… коиньки…
В веки веков.
Дождиком опита
С кромкой-грядой,
Где стоял госпиталь –
Яма с водой.
В облачном мареве
Видно вдали
Прудик проталовый
В сердце земли.

ИГРА

Снилось мне: она сидит напротив,
Черепом над клетками склонясь.
Смотрит, смотрит, а потом вдруг – раз –
И ладью мою своей проглотит.

Я деревенею, каменею,
Но вожу рукой, играя с нею.
И фигур всё меньше, клетки чище,
И как будто проигрыша нет.
Но спокоен супротив скелет,
В радость ему это пепелище.

И игра не лишь одна игра,
И доска узка, кончать пора.

На доске он косит строй фигур,
И я сам ему помощник в этом.
Но доска, которая как вето,
Между нами это разговор.

Каждый ход мне что-то говорит,
И слова не есть слова молитв.

Может статься, нынче пронесёт,
Черепок пустой – без интеллекта.
Страхом оглоушить – вот он – вектор,
Но однажды всё же не спасет.

Долги игры, но стареет ум,
А костяк – всё тот же тугодум.

И когда король мой упадёт,
Череп свой склонённый взгляд поднимет,
Устремит в меня глаза, за ними
Я увижу вдруг и свой черед,
Взлёт падения, последний ход ….

ГОСТИ

Они приходят невзначай
Они идут ко мне на чай,
Ушедшие друзья.
Скрипит под их шагами пол,
Они садятся здесь за стол,
Слов не произнося.
И стынет в кружках тёплый чай
И оплавляется свеча,
Дарующая свет,
И только догорит она,
Осветит комнату луна
И… за столом их нет.

Другие (но не невзначай)
Приходят. Вовсе не на чай –
Забытые враги.
Они являются теперь,
Без стука открывают дверь,
Сжимают кулаки.
Потом садятся у дверей
На пол, и вплоть до фонарей
Сидят, сидят, сидят.
Потом их озаряет свет,
Я присмотрюсь – а их и нет,
Дубовых досок ряд.

Ещё не часто, иногда
Ко мне приходят без стыда
И женщины – все те,
Которых знал когда-то я,
Они, печали не тая,
Кружатся в темноте.
И взгляд их проникает внутрь,
И сколь бровей на них не хмурь –
Всё тщетно, не уйдут.
Когда же в небе догорит
Луна, свет – звезды растворит,
Их не заметишь тут.

Визит их, как забытый грех,
Мучительней визитов тех.
Хоть речи не винят,
Их взгляды проникают вглубь,
Их имена слетают с губ,
Мне душу леденят.
И крикнешь: я обрёл покой,
Начнёшь махать на них рукой, –
Стоят… Напрасный труд.
И смотрят, смотрят в полутьме
И прожигают сердце мне
И бровью не ведут.

Так протекают в тишине
Воспоминанья о вине
Забытой, и вине,
Испитом некогда сполна,
О ненависти от вина,
Игравшего во мне.
Но вероятно всё к добру,
Успокоенье поутру,
Часы ночей без сна.
И ненакрытая постель
И дверь, снесённая с петель
И пустота окна.

ПОТОЛОК
1
По небу прыгает зверёк,
По самый потолок.
Я этот потолок берёг,
А тут гляди – зверёк.
Я потолок не понижал,
Хранил его, как мог.
Но мал – зверька не удержал
Хранимый потолок.
2
А в стекле оконных линз,
Как горящий ком,
Катится блестящий диск
Вровень с потолком.
Он ни разу не завис,
Лишь менял окрас.
И ему не нужно виз,
И не нужно трасс.
3
Человек строит дом или свод,
Повышает тело земли,
И по своду ходит, как сноб,
Попирая, как дно на мели.
Вид лежащего потолка
Не даёт нам проникнуть прочь.
Потолок не от слова «толкать»,
Потолок – от слова «толочь».
Потолок это тело, земля,
Что для нас замыкает свет,
Точной линией разделя
То, что видно и то, что нет;
То, что здесь, и то, что не здесь…
Ну, а шире мне предложи –
То, что есть и то, что не есть
Здесь, в пространстве твоей души
4
У меня был друг, он творил, он мог,
Но имел он низкий потолок.
Он его долбил, сколько было сил.
Он сошёл с ума, но его пробил.
А иной стремится не вверх, а вдаль.
Он находит нишу – горизонталь,
И живёт-не тужит, в почёте, пьян,
И в уме не чувствуется изъян.
Но жестоко творчество, как огонь.
Ты в него протягиваешь ладонь,
А потом и сам не заметил, как
Сделал этот шаг в красоту и…мрак.
У меня был друг, он творил, он мог.
Он оставил тень – не назад, не вбок.
Он создал не то, что создаст любой,
Но возможно, это и есть любовь.
5
Потолок это планка моя,
Это люк в окончанье пути,
Это лесенка, это змея,
Не дающая выше взойти.
И пределы
Допущенных зон,
Где дано нам творить и гореть,
И известный диапазон,
Что стремимся преодолеть.
Кто-то хочет понизить пол,
Кто-то бабочкой в стену бьёт,
Кто-то смотрит в окно как вол,
И надеется: снизойдёт.
Ну, а кто-то живёт, как жил,
Раздвигает пространство строк.
Не надеясь на ход светил,
Строит собственный потолок.

СТЕНЫ

Стены плывут на Восток.
Стены плывут на Запад.
Где-то за ними Бог,
Ветер на мягких лапах,
Солнца прозрачный плен
Нежный…
Вполне условны
Тонкие пальцы стен, –
Видимые заслоны.
Воздух собой деля,
Ветру преграду строя,
Стены – почти земля,
Сросшаяся с землёю.
А за стеной внутри
Чьих-то жилищ убогих –
Маленькие миры, –
Калька с сердец двуногих –
Видимый мир души,
Что ощутим (хоть хрупок).
Космос, что каждым сшит…
Лес без чужих зарубок.

Эти миры разны,
Но, несмотря на малость,
Держит их взмах стены,
Вслед за которым – хаос.
Тонкая пелена…
Ширма из льна, из шёлка…
Словно корабль – стена.
Только ль корабль? –
Не только…

Весь этот мир вдоль стен
Замкнутый и отверстый
Это ещё и плен,
А для кого-то – бездна.
Свойство препобеждать
То, что за гранью страхов.
Стены – привычка ждать.
Помнят и цвет, и запах.

Путь к отступленью смят
Нежностью или плачем.
Стены не говорят.
Вид их вполне невзрачен,
Вычурен и нелеп,
Но для иного дорог.
Сколько на небе неб?

Сколько замкнутых створок?
Сколько затёртых фраз,
Строгих и неизменных?

…часть позабытых нас
В этих плывущих стенах.

***
Я пытаюсь найти тебе место
В моём, таком невместительном, сердце.
Озираю его и действительно –
Сердце мало и невместительно.
Там хлам, там старые вещи.
Там почти ничего не осталось от прежнего.
Обломки зеркал и, как перебежчик, –
Портрет почти позабытой женщины.
Я его изуродовал, перестроил, –
Сделал сердце-клетку из сердца-плаца,
И теперь пробраться в него порою
Сложнее, чем выйти, чем остаться.
Даже я протискиваюсь еле-еле,
И как можно реже… На ощупь… Не глядя…
А ты, в своем формативном теле…
Ну куда? А главное – чего ради?

АЛТАРЬ ГУМАНОИДОВ
(АНТИУТОПИЯ)

Ойды ойды… дройды дройды…
Гуманойды… гуманойды…
Ярко светится экран.
Жарко мечется икра.
И качается алтарь.
Колыбель. Хранимый ларь.

Он не свечка где-то живущему,
Он не дань восхищенья поющему,
Не икра горит, как янтарь.
Что же он?
Этот их алтарь?

Грань меж несовершенным живым
И искусственным совершенным
Между совершённым одним
И на множество разобщенным.
Он – поставленный пьедестал,
Как трамплин – от земли и в бездну.
Он врастает в земли уста,
Но безжизненный и железный.
Он (алтарь этот), словно столп
В честь и славу того, что будет…
Мир машин, мир без троп и толп,
И поддельные эко-люди.

Это грезится. Это лестница
В облака.
Но скользят ступени от тяжести,
Под ногою миры куражатся,
И века.
Это ли не мечта, с которою
Падал вниз Икар?
Это ли не огромной спорою
Из шкатулки, скрытой Пандорою
Вдруг расцвёл пожар?
Это ли не тень от знамения?
Не конями из Откровения
Небеса полны?
Это ли не затмений прочерни,
К дню последнему приуроченных,
Солнца и луны?

Но живёт человеческий голос –
Человечества стройный клас
Человечество сменит возраст,
И потомкам себя отдаст.

Информация есть то, что должно
Поднимать наверх, как Икара,
Но ломается за звеном звено,
И весь мир покрывает кара.
И весь мир изменяет вектор,
Уменьшая свои ряды…
Прорастает вверх всего одна ветка
Сквозь засохшие здесь сады.
Проскользает одна лишь молния
Через мокрый слой облаков.
Расцветает в саду бегония.
Там, где более нет цветов.

Это грезится. Это лестница
В небеса.
Но скользят ступени от тяжести,
Под ногою миры куражатся,
Не леса.
Под ногою века куражатся
И миры…
Только то, что сегодня кажется
Будто свяжется,
Вдруг не свяжется,
Навсегда останется саженцем,
Быть исполненным
Не прикажется…
До поры.

ИОАННЕ

Иоанне, Иоанне…
Руки сложены.
Иоанне, Иоанне…
Запорошены.
Иоанне, Иоанне…
Губы в трещинах.
Лишь глаза.
Как в океане,
В них обещана
Жизнь иная, лучшая, большая,
У которой здесь и тени нет.
Ткань, какая вовсе не ветшает,
Не ушедший на ночь солнца свет.
На погосте тело,
И торжественно
Льётся время, свечкою дрожа.
Мертвый человек христорождественно
Что-то нам вещает, не дыша.
Очертанья замершего остова
Покрывает тонкий лён одежд.
Крайний путь последнего Апостола.
Явь надежд.
Лик точёный, сточенный морщинами,
Ныне бел.
Был орёл над дальними вершинами.
Улетел.
От Христа к нему вилася тонкая
В небе нить.
А теперь душа ушла сторонкою.
Хоронить…
Иоанне, Иоанне…
Скрыты оченьки.
Лишь в оставленном Писанье
Колокольчики
Тихим звоном раздаются,
Вдосталь стелются.
Тихим позвоном смеются
Над метелицей,
Что стирает дланью вышней, –
Попущением,
Человеческие жизни
В навечерие.
А оно однажды завершится,
И Писаниям во исполнение
Ткань времён, которая вершится,
Сложится в единое мгновение.
И уже оно, не прекратившись,
Вероятно, станет тем обещанным
Царством, до которого возвышась,
Человек становится божественным.
Иоанне, Иоанне…
Где положены
Те обещанные сани
В Царство Божие?
Мы живём, живём, как прежде
В тёмном азимуте.
Страсти, правьте, пейте, ешьте,
Праздник празднуйте!
Тихая струя от терпких масел
Поднималась вверх.
Ты сегодня вышний лик украсил
После всех.
Говорят, что ты уснул до часа,
Тению дерев,
Говорят, что ты чертог украсил,
Но не умерев.
Покрывают мокрою тряпицей
Поликарп и Ириней
Очи, что в ночи прозрели львицей,
Стали всех видней;
Руки, что небесными местами,
Словно шедшим вплавь,
Тонущим нам, вектор начертали
В свет и явь…
Иоанне, Иоанне…
Плачет… Овен ли?
Там, в небесном океане
Руки обняли
Душу, бросившую тело
Ради горнего,
Душу, что Христа хотела
Узаконенно,
И орлом к нему взлетела
В даль небесную,
На земле оставив тело, –
Клетку тесную.

Хоронить да и хранить
Всё, что сказано, записано.
Словно камень – огранить,
Окружить подобьем бисера.
Хоронить, предать земли
Из которой прежде создан был.
Передать ковчег мели,
После глубины Апостола.

Но однажды те, кто вечно
Ищут мощи,
Раскопали гроб беспечно
В тихой роще.
Раскопали быстро, смело
В том селении,
Только не нашли там тела
Во исцеление.
Тишиною время манит,
Бьётся голубем…
Иоанне, Иоанне…
Ты Сего любя,
Помолись по наши души,
Блага лишние…
В час последнего радушья
Бога Вышего.

(опубликованы в 45 Выпуске «Сияние Лиры», январь 2023 г.)