Владимир Богданов

ШЕ­СТ­НА­ДЦА­ТАЯ РЕС­ПУБ­ЛИ­КА

Осень на Ура­ле на­сту­па­ет ра­но. Ко­нец ав­гу­ста вы­дал­ся хо­лод­ным. Клё­ны ра­до­ва­ли взгляд ог­нен­ны­ми опа­ли­на­ми. С бе­рёз вет­ром сры­ва­ло ос­тат­ки зо­ло­ти­стой ли­ст­вы. Про­хо­жие на­сту­па­ли на них, как на тё­п­лые сол­неч­ные цве­ты, со­гре­ваю­щие не обувь, а ду­шу.
Это вре­мя на­страи­ва­ло на по­эти­че­ские мыс­ли. Хо­те­лось жить веч­но сре­ди жи­во­пис­ных кра­сок. За­быть о том, что при­ро­да, при­ук­ра­ши­ва­ясь, ого­ля­ет­ся пе­ред сту­жей.
Гри­го­рий Ру­мян­цев, ху­день­кий во­сем­на­дца­ти­лет­ний па­ре­нёк со свет­лы­ми во­ло­са­ми, за­стег­нул на пу­го­ви­цы спор­тив­ную кур­точ­ку, при­сел, слег­ка су­ту­лясь, на ска­мей­ку в не­боль­шом скве­ре.
Он вче­ра прие­хал по­ез­дом. Сту­ден­че­ская сто­ло­вая не ра­бо­та­ла. В об­ще­жи­тии не встре­тил зна­ко­мых. Дру­зья вер­ны се­бе, ста­ра­ют­ся при­быть в по­след­ний день.
Слу­шая ше­лест из­ред­ка про­ез­жаю­щих ма­шин, ни­как не мог при­вык­нуть к то­му, что на­хо­дит­ся на зем­ле. За три дня в пу­ти при­вык к дви­же­нию, пе­ре­сту­ку ко­лес. Ему ка­за­лось, что его до сих пор по­ка­чи­ва­ет.
По­обе­дав в го­род­ском ка­фе, был при­ят­но удив­лен, что хлеб ле­жал на ка­ж­дом сто­ле. Его мож­но есть сколь­ко хо­чешь. Он был бес­плат­ным. Пер­вая вес­точ­ка ком­му­низ­ма.
К ве­че­ру со­бра­лись гео­фи­зи­ки-ка­ро­таж­ни­ки вто­ро­го кур­са.
Поз­же всех прие­хал Вла­ди­мир Юртайкин, пер­вей­ший друг, стар­ше Гри­ши на два го­да.
Ру­баш­ка у него рас­стёг­ну­та на две верх­ние пу­го­ви­цы, что­бы сво­бод­но ды­ша­ла бо­га­тыр­ская грудь. Брю­ки клёш цве­та мор­ской вол­ны опоя­са­ны сол­дат­ским рем­нём. Во­ло­сы чёр­ные, до плеч. Ли­цо с уг­ре­ва­той крас­но­ва­то-си­ней ко­жей не­мно­го пор­ти­ло его внеш­ность. Но му­же­ст­вен­ность ха­рак­те­ра за­ка­ли­ло юно­ше­ское серд­це. Не­да­ром к не­му тя­ну­лись дру­гие, чув­ст­вуя его си­лу и сме­лость су­ж­де­ний.
– Здо­ро­во, ак­са­кал! – по­дал он ру­ку Гри­ше. – Я те­бе при­вёз фо­то­гра­фии.
– Ка­кие?
– У пе­ще­ры, пом­нишь, вес­ной сни­ма­лись. Те­бя кле­щи в этот день в ле­су по­ку­са­ли.
– Эн­це­фа­лит­ные! – вста­вил Стас Кош­кин.
Ре­бя­та за­смея­лись.
– А мне при­вёз фо­то на па­мять? – по­тре­бо­ва­ла Свет­ла­на, за­дор­ная де­вуш­ка с длин­ной ру­сой ко­сой, ста­рос­та их груп­пы, и вста­ла со сту­ла оча­ро­ва­тель­ной ан­тич­ной ста­ту­эт­кой, уда­рив о пол ту­фель­ка­ми-ло­доч­ка­ми, по­тряс­ла ку­лач­ка­ми в воз­ду­хе, вы­ра­жая не­удо­воль­ст­вие и не­тер­пе­ние. Её ка­рие гла­за ок­руг­ли­лись яго­дой смо­ро­ди­ной.
– Я не фотогеничен.
– Лад­но, я от те­бя не от­ста­ну. Пой­дёшь со мной в фо­то­ате­лье под кон­во­ем! – стро­го ог­ла­си­ла при­го­вор за не­ук­лю­жее пре­ко­сло­вие сце­ни­че­ским гру­бо­ва­тым го­ло­сом
– Пра­виль­но, Све­та. У нас, ре­бя­та, нет ва­ших фо­то­гра­фий. Вто­рой год вме­сте учим­ся, – под­дер­жа­ла под­ру­гу Ва­ля Виш­ня­ко­ва, на ли­це у неё вспых­ну­ли гус­тые вес­нуш­ки. Она ото­рва­лась от де­ла – ре­за­ла око­рок на ап­пе­тит­ные лом­ти­ки.
– Мы эту ошиб­ку ис­пра­вим. Хо­ти­те, у нас бу­дет сту­ден­че­ский аль­бом, – пред­ло­жил Стас Кош­кин, стра­ст­ный вы­дум­щик кол­лек­тив­ных дей­ст­вий.
– Да! – вскри­ча­ли де­вуш­ки.
– Я мо­гу на­ри­со­вать вас в фас и про­филь.
– Не на­до из­лиш­ней ху­до­же­ст­вен­но­сти. Не для ми­ли­ции! – дер­нув го­лов­кой, воз­ра­зи­ла Ва­ля.
За ле­то на­ко­пи­лось мно­го но­во­стей. Вхо­дя­щие сту­ден­ты с ги­ком и шу­мом здо­ро­ва­лись, рас­цве­та­ли в улыб­ках, спе­ши­ли рас­ска­зать о ка­ни­ку­лах.
От­кры­ла дверь, как все­гда не вовре­мя, ко­мен­дант об­ще­жи­тия Ан­то­ни­на Ми­хай­лов­на, по­жи­лая жен­щи­на в си­нем ха­ла­те.
– Это что за бан­кет? – спро­си­ла стро­го, вой­дя в на­ку­рен­ную ком­на­ту, дер­жа в ру­ке связ­ку клю­чей.
– Ни­че­го та­ко­го, тё­тя То­ня! Мы не вы­пив-ва­ем, – заи­ка­ясь от не­ожи­дан­но­сти, про­ле­пе­тал Петр Рыч­ков, – про­сто со­ску­чи­лись за ле­то, си­дим, чай пьём.
– То-то я ви­жу, ка­кой у вас обиль­ный чай! Смот­ри­те у ме­ня. Дев­чон­ки что­бы толь­ко до де­ся­ти ча­сов ве­че­ра. Я про­ве­рю. Вы­швыр­ну на­ру­ши­те­лей ми­гом на ули­цу!
Ко­мен­дант гро­зи­лась не на шут­ку. Для сту­ден­тов стар­ших кур­сов не хва­та­ло мес­та в об­ще­жи­тии, по­это­му ре­бя­там при­хо­ди­лось ухо­дить на ча­ст­ные квар­ти­ры.

Пер­вы­ми уш­ли Рыч­ков Петр, Ни­ко­лай Ис­то­мин. Их взя­ла к се­бе сер­до­боль­ная ста­руш­ка. Тех­ни­кум оп­ла­чи­вал жи­льё. Со сме­хом та­щи­ли они на се­бе с доб­ро­воль­ны­ми по­мощ­ни­ка­ми по ули­цам ме­тал­ли­че­ские сет­ки, спин­ки кро­ва­тей, мат­ра­сы, по­душ­ки, на­по­ми­ная бег­ст­во фран­цу­зов по­сле на­ше­ст­вия.
Юртайкин, Ру­мян­цев, Игорь Га­тау­лин по­се­ли­лись с при­яте­ля­ми из раз­ных групп в уют­ном бре­вен­ча­том, на две се­мьи, особ­ня­ке за реч­кой.
Хо­зя­ин Сте­пан Гав­ри­ло­вич с же­ной Ма­ри­ей Пет­ров­ной, из за­во­дских кер­жа­ков, не за­бы­вая ис­тин­ную ве­ру, ве­ка­ми оха­ян­ную и за­гнан­ную, к со­вре­мен­ным за­ко­нам жиз­ни от­но­си­лись тер­пи­мо, не дер­жа­ли вза­пер­ти млад­ше­го сем­на­дца­ти­лет­не­го сы­на Алек­сан­д­ра.
Жи­ли они в пра­вой по­ло­ви­не до­ма. Вход­ные две­ри бы­ли раз­ные, ого­ро­ды от­де­ля­лись друг от дру­га за­бо­ром.
Сте­пан Гав­ри­ло­вич, несмот­ря на уг­рю­мое ли­цо, за­рос­шее бо­ро­дой, был че­ло­ве­ком гос­те­при­им­ным, об­хо­ди­тель­ным. Уже не­сколь­ко лет сда­вал жил­пло­щадь гео­ло­го­раз­ве­доч­но­му тех­ни­ку­му.
Но­вых жиль­цов, се­ме­рых пар­ней, пре­ду­пре­дил, что­бы не ша­ли­ли с ог­нём.
В рас­по­ря­же­нии ре­бят бы­ли три жи­лых ком­на­ты и хо­лод­ные се­ни.
В та­ком до­ме мож­но про­жить зи­му. К ней го­то­ви­лись за­ра­нее, дро­ва ко­ло­ли са­ми. То­пи­ли на ночь печь-гол­ланд­ку, под­кла­ды­ва­ли вед­ро уголь­ка, что­бы не уга­са­ла до ут­ра. Го­то­ви­ли на ней ужин.
Печь стоя­ла по­сре­ди­не ком­на­ты, раз­де­лён­ной пе­ре­го­род­ка­ми. С од­ной сто­ро­ны сте­ны ока­за­лась печь, на ко­то­рой го­то­ви­ли пи­щу, с дру­гой – не­боль­шая ле­жан­ка.
В боль­шой ком­на­те жи­ли: Юртайкин, Ру­мян­цев, Га­тау­лин, Вик­тор Без­го­дов, Стас Кош­кин.
Из ок­на виднелась реч­ка. Две дру­гие ком­на­ты, ма­лень­кие, ок­на­ми в ого­род, в них мож­но по­ста­вить толь­ко по од­ной кро­ва­ти.
А воз­ле печ­ки и две­ри поселился ста­рос­та их ком­му­ны и глав­ный ис­топ­ник, де­ре­вен­ский тол­стяк Ва­ся Арефь­ев. Его ре­бя­та вы­бра­ли по­жиз­нен­ным зав­хо­зом по за­го­тов­ке про­дук­тов, снаб­див скуд­ны­ми фи­нан­са­ми.
– Я вас бу­ду кор­мить по-кре­сть­ян­ски, – сра­зу зая­вил он, встав по­се­ре­ди­не ком­на­ты и по­смат­ри­вая свы­со­ка на от­ды­хаю­щих сту­ден­тов, – ка­шей, кар­тош­кой.
– А се­лёд­ку к кар­тош­ке для ап­пе­ти­та? – по­ин­те­ре­со­вал­ся Вик­тор из Ас­бе­ста, со­чув­ст­вен­но по­гла­жи­вая свой впа­лый жи­вот.
– Ры­бу на удоч­ку на­ло­ви­те и по­со­ли­те!
– Мож­но в ма­га­зи­не ку­пить, – воз­ра­зил Без­го­дов.
– На ка­кие ши­ши? Здесь не боль­ни­ца. Бес­плат­но ни­че­го не вы­да­ёт­ся.
– А в де­рев­не пе­кут бли­ны, ле­пёш­ки, пи­ро­ги с че­рё­му­хой! – на­пом­нил Игорь, меч­та­тель­но по­смот­рев в по­то­лок.
– Я вам не ба­буш­ка и не рес­то­ран­ный по­вар.
– На­до, ме­ж­ду про­чим, есть мя­со для ук­ре­п­ле­ния мас­сы те­ла и мышц, – съе­хид­ни­чал Стас, сжи­мая ру­ку в лок­те и из­ме­ряя пух­лый би­цепс.
– Кон­скую кол­ба­су, – до­ба­вил Га­тау­лин, – беш­бар­мак.
– За­го­то­ви­те се­но ле­том, раз­ве­дём к осе­ни не ло­ша­дей, так кро­ли­ков.
– Хва­тит нам од­но­го зай­ца-про­гуль­щи­ка с со­ло­мен­ной баш­кой и уша­ми из ва­ты! – за­сме­ял­ся Кош­кин, по­ка­зы­вая паль­цем на ста­рос­ту.
Под­стри­жен­ные боб­ри­ком во­ло­сы на го­ло­ве Арефь­е­ва тор­ча­ли, точ­но швей­ные игол­ки из по­ду­шеч­ки.
– Ты сам ко­ша­чий кро­лик! – про­буб­нил сер­ди­то в от­вет Ва­си­лий. Он вы­гнул спи­ну, как бо­рец, ос­та­ва­ясь не­пре­клон­но на ис­ход­ной по­зи­ции – у не­го не вы­про­сишь ни ко­пей­ки.
Сти­пен­дия бы­ла не­ве­ли­ка, два­дцать руб­лей.
В сту­ден­че­ской сто­ло­вой обед сто­ил три­дцать ко­пе­ек. Ужин и зав­трак де­шев­ле. На рубль при же­ла­нии мож­но про­кор­мить­ся два дня.
По­сле то­го как они пе­ре­шли на квар­ти­ру, в сту­ден­че­скую сто­ло­вую не на­бе­га­ешь­ся, но­ги не па­ро­воз­ные ко­ле­са, чтоб кру­тить­ся на них взад-впе­ред. Два ки­ло­мет­ра в од­ну сто­ро­ну. По­ешь. Вер­нёшь­ся и опять про­го­ло­да­ешь­ся от про­гул­ки по го­ро­ду.
На­ста­ла зи­ма. Бу­ра­ны за­ме­та­ли до­рож­ки и троп­ки. По­сле за­ня­тий си­де­ли в до­ме. Не уди­ви­тель­но, что их квар­ти­ра ста­ла явоч­ной. Нет на­зой­ли­вых глаз ко­мен­дан­та об­ще­жи­тия. Со­би­ра­лось по три­дцать че­ло­век.
Иг­ра­ли на ги­та­ре, ре­за­лись в кар­ты. Та­кая ве­сё­лая ком­па­ния при­влек­ла к се­бе вни­ма­ние пар­ней из ме­ст­но­го по­сёл­ка.
Пер­вая про­вер­ка на проч­ность но­во­го кол­лек­ти­ва про­изош­ла на го­род­ском кат­ке.
Ми­ша Плот­ни­ков, Ви­та­лий Ко­тов из за­ди­ри­стых ме­ст­ных пе­туш­ков ве­чер­ком, в вос­кре­се­нье, за­шли без сту­ка к сту­ден­там как к се­бе до­мой, при­нес­ли им в по­да­рок лит­ро­вую бан­ку гус­той до­маш­ней сме­та­ны.
– Во­ло­дя, – об­ра­тил­ся к Юртайкину Плот­ни­ков, – вы­ру­чай­те, мое­го бра­та вче­ра из­би­ли на льду го­род­ские. Ка­тал­ся один с де­вуш­кой. На­ших ни­ко­го не бы­ло.
– Он их за­пом­нил?
– Од­но­го я сам знаю. Ко­но­па­тый, с фик­сой на верх­ней че­лю­сти. Я ему зуб вы­бил для па­мя­ти. А он ни­как не уго­мо­нит­ся. Под­ка­рау­ли­ва­ет оди­но­ких пар­ней и из­де­ва­ет­ся над ни­ми. От­пор не мо­гут ему дать.
– Хо­ро­шо. Ты по­го­во­ри со свои­ми ор­ла­ми. Встре­ча­ем­ся на кат­ке.
На­ско­ро одев­шись Юртайкин, Га­тау­лин, Без­го­дов, Ру­мян­цев вы­шли из до­ма.
Ка­ток на­хо­дил­ся на фут­боль­ном по­ле на ок­раи­не го­ро­да. На­пря­мик че­рез пус­тырь око­ло ки­ло­мет­ра.
Шли гусь­ком раз­вед­до­зо­ром на вра­же­скую тер­ри­то­рию.
Из ре­про­дук­то­ра над пус­ты­ми три­бу­на­ми раз­но­си­лась ве­сё­лая эс­т­рад­ная му­зы­ка. На льду ка­та­лись не­сколь­ко пар. Вда­ли мер­ца­ли ог­ни мно­го­этаж­ных до­мов.
Плот­ни­ков при­вёл дру­жи­ну не очень мно­го­чис­лен­ную.
– Это все твои бой­цы? – с улыб­кой спро­сил его Юртайкин, здо­ро­ва­ясь за ру­ку с ка­ж­дым.
– А за­чем боль­ше? Нет ну­ж­ды! – до­тош­ный Ми­ша, скри­пя но­вы­ми ко­жа­ны­ми бо­тин­ка­ми, за­бе­жал на лёд. Ца­ра­пая снег под­ков­ка­ми, на­пра­вил­ся к ближ­ней па­ре. Толк­нул на­по­ри­стой гру­дью ближ­не­го пар­ня на лёд. – Где Гор­шок?
– Я по­чём знаю, – от­ве­тил уны­ло тот, вста­вая на конь­ки-га­ги, крас­нея, не да­вал сда­чи. Бы­ло стыд­но пе­ред де­вуш­кой.
Ка­ток бы­ст­ро опус­тел. Кто ка­тал­ся, спря­та­лись в раз­де­вал­ку.
При­шель­цы, ух­мы­ля­ясь, хо­ро­хо­ри­лись. Их де­сять че­ло­век. Удив­ля­лись: в вос­кре­се­нье ни­ко­го нет. Горш­ков с ис­пу­ган­ны­ми фрае­ра­ми нос сю­да не по­ка­жет. То­ми­тель­ное ожи­да­ние про­дол­жа­лась пол­ча­са. Топ­та­ние на мес­те на­чи­на­ло на­дое­дать. Что­бы со­греть­ся на вет­ру, но­га­ми от­би­ва­ли че­чёт­ку, утап­ты­вая снег.
От­ку­да бы­ло им знать, что про­тив­ник не дре­мал. С дру­гой сто­ро­ны за­бо­ра те­ни, не до­хо­дя до во­рот, про­са­чи­ва­лись внутрь, на­ка­п­ли­ва­ли си­лы.
Не­ожи­дан­но от­кры­лись на­стежь две­ри раз­де­вал­ки, бро­сив свет на снег. Из неё ста­ла вы­ва­ли­вать­ся мно­го­ли­кая тём­ная пуб­ли­ка, иду­щая мол­ча по трое в ря­ду к во­ро­там.
От­ря­ды Юртайкина и Плот­ни­ко­ва ма­лень­кий ост­ро­вок сре­ди об­те­каю­щих его че­ло­ве­че­ских тел.
Пер­вый удар при­нял на се­бя Ру­мян­цев. Сза­ди его стук­ну­ли пал­кой по шля­пе, тут же став­шей по­хо­жей на сго­рев­ший блин.
Гри­ша от­крыл рот от удив­ле­ния. По­ра­зи­тель­но, он не по­чув­ст­во­вал бо­ли и стра­ха. Не мог по­нять, кто его уда­рил. Не по­во­ра­чи­ва­ясь, за­стыл, не дви­га­ясь с мес­та.
Тол­па обош­ла его, боль­ше не тро­гая, лишь ко­со по­смат­ри­ва­ла на стран­ный го­лов­ной убор, ка­кие, воз­мож­но, но­сят зи­мой япон­цы.
Удар по шля­пе стал сиг­на­лом к на­ча­лу дра­ки. Го­род­ские со­шлись в схват­ке с по­сел­ко­вы­ми. С ал­лей и до­ро­жек стыч­ки пе­ре­не­слись на лёд.
Фо­на­ри вы­све­чи­ва­ли без­вест­ных лич­но­стей, вы­сту­паю­щих как фи­гу­ран­ты в спор­тив­ной про­из­воль­ной про­грам­ме.
Раз­да­ва­лись кри­ки, слы­ша­лись уда­ры. Раз­ма­хи­ва­ли конь­ка­ми, ко­то­рые свер­ка­ли бли­ка­ми мол­ний, вты­ка­ясь в те­ла, би­ли ку­ла­ка­ми, кис­те­ня­ми. В су­ма­то­хе не­воз­мож­но бы­ло по­нять, кто за ко­го. На чью сто­ро­ну ста­но­вить­ся? Не­слась не­при­стой­ная ру­гань.
Юртайкин, стис­нув зу­бы, про­дви­га­ясь по льду скач­ка­ми, хлад­но­кров­но с ка­ким-то го­род­ским пар­нем, при­шед­шим ему на по­мощь, рас­чи­щал для се­бя про­ход к краю кат­ка.
По­те­ряв­ший шап­ку Га­тау­лин в бе­шен­ст­ве во­пил, встал на кор­точ­ки, пы­та­ясь до неё до­тя­нуть­ся:
– Это ты на­сту­пил?! – под­няв­шись, вре­зал ку­ла­ком в пер­вый по­пав­ший­ся нос, за что ему тот­час ото­рва­ли пу­го­ви­цы на курт­ке. Но это луч­ше, чем ос­тать­ся без чёр­ной сур­ко­вой шап­ки.
Плот­ни­ков вме­сте с Без­го­до­вым го­нял­ся за Горш­ко­вым.
– Ты вши­вый же­ре­бец! – кри­чал Ми­ша шиш­ка­рю, хва­тая его за дра­по­вое паль­то.
Тот по­скольз­нул­ся, ва­лен­ком упал на лёд. На не­го на­ва­ли­лось сра­зу не­сколь­ко че­ло­век. Под­бе­гаю­щие под­ро­ст­ки би­ли по клуб­ку тел но­га­ми.
Горш­ков точ­но ис­па­рил­ся в воз­ду­хе. Ушёл от спра­вед­ли­вой рас­пра­вы.
– Ша, ре­бя­та! – при­зы­вал к пе­ре­ми­рию ка­кой-то чу­дак, в по­шар­кан­ной шап­ке-ушан­ке и длин­ном шер­стя­ном паль­то, по­хо­жий на при­ви­де­ние.
Рас­ка­ты­ва­ясь на конь­ках, он рас­кла­ни­вал­ся по сто­ро­нам, от­ки­ды­вал клюш­кой об­ро­нен­ные мел­кие ве­щи: ча­сы, пач­ки па­пи­рос, пу­го­ви­цы, пер­чат­ки – про­ез­жал ми­мо де­ру­щих­ся, но на не­го не об­ра­ща­ли вни­ма­ние.
Спле­та­лись в уз­лы ру­ки и но­ги. На сне­гу и льду кор­чи­лись от бо­ли пер­вые по­стра­дав­шие, и при­твор­но ора­ли си­му­лян­ты. Их сто­ны, при­зы­вы мще­ния, ис­те­ри­че­ский смех и про­ли­тая кровь оз­лоб­ля­ли, на­ка­ля­ли об­ста­нов­ку.
Не­су­раз­ная вы­шла за­ва­руш­ка. Прин­цип был прост: ес­ли ты ме­ня уда­рил, то и я в дол­гу не ос­та­нусь, ко­го-ни­будь стук­ну! К то­му же, под­хо­ди­ли же­лаю­щие по­ка­тать­ся и во­лей-не­во­лей втя­ги­ва­лись в схват­ку.
На го­ре го­род­ским, не все из них зна­ли друг дру­га в ли­цо.
По­чув­ст­во­вав, что это не кон­чит­ся доб­ром, по­сел­ко­вые и сту­ден­ты пе­ре­мах­ну­ли че­рез за­бор и скры­лись на пус­ты­ре.
К кат­ку уже еха­ли на­ря­ды ми­ли­ции.
Вер­нув­шись до­мой здо­ро­вы­ми и не­вре­ди­мы­ми, ре­бя­та об­су­ж­да­ли по­та­сов­ку, по­ни­мая, что всё же бе­жа­ли с по­ля боя.
– По­на­бра­ли Ру­мян­це­ва да Ла­за­ре­ва, а тол­ку от них! – воз­му­щал­ся Плот­ни­ков, по­пи­вая хо­лод­ный чай, за­ли­зы­вая язы­ком раз­би­тые гу­бы, ко­со гля­дя на Гри­шу.
Но Юртайкин пре­рвал его:
– Вот имен­но. Ты со свои­ми сна­ча­ла раз­бе­рись.
Сле­дую­щим ве­че­ром сту­ден­ты ре­ши­ли ук­ре­пить рат­ный дух от­стаю­ще­му то­ва­ри­щу. На­мо­та­ли на ку­ла­ки по­ло­тен­ца – бок­сер­ских пер­ча­ток не бы­ло – от­ра­ба­ты­ва­ли уда­ры.
Ев­ге­ний Ле­бе­дев, опыт­ный в та­ких де­лах, бил по зу­бам Гри­шу, вскри­ки­вая от удо­воль­ст­вия, слы­ша кос­тя­ной скре­жет.
– Ой, не мо­гу! У не­го все зу­бы про­ги­ба­ют­ся как ре­зи­но­вые! Пря­мо в рот ку­лак ле­зет!
Ру­мян­цев, вы­дер­жи­вая уда­ры, ты­кал сла­бой ру­кой в от­вет. По­еди­нок шёл в боль­шой ком­на­те.
Гри­ша, взъе­ро­шен­ный, пот­ный, оде­тый в три­ко, на го­ло­ву ни­же со­пер­ни­ка, суе­тил­ся, чуть ли не ка­са­ясь но­сом стен­ки, из­во­ра­чи­вал­ся ужом под смех ре­бят, ус­коль­зая от Же­ни, храб­ро да­вал сда­чу.
– У те­бя ока­зы­ва­ет­ся хо­ро­шая ре­ак­ция! – по­хва­лил его глав­ный су­дья Во­ло­дя, – мо­жешь драть­ся! Ста­рай­ся бить по­силь­нее! А то ко­ло­тишь вро­де бы не ку­ла­ком, а ли­ст­ком бу­ма­ги.
На ужин на­ва­ри­ли по­след­нюю ка­ст­рю­лю кар­тош­ки в мун­ди­рах. Семь ртов на­кор­мить не про­сто. На­ле­тят, как со­ро­ки, не ос­та­вят и крош­ки от бу­хан­ки чёр­но­го хле­ба, кус­ка по­жел­тев­ше­го са­ла.
От сме­та­ны ос­та­ва­лось пол­бан­ки. Зав­хоз спря­тал её от со­блаз­на на хо­лод­ной ве­ран­де, но без­дом­ный кот умуд­рил­ся сло­пать, вы­ли­зав да­же свои сле­ды.
Юртайкин раз­да­ет паёк по спра­вед­ли­во­сти. Арефь­ев от­во­ра­чи­ва­ет­ся к ок­ну, что­бы не ви­деть лиц го­ло­даю­щих, осо­бен­но ми­ми­ку Ста­са.
Он пре­дан­но смот­рит на про­сто­фи­лю Ва­сю-кол­хоз­ни­ка, под­ми­ги­вая ему ле­вым гла­зом, что­бы тот вы­брал ему шмат по­боль­ше. Стас по на­ту­ре ар­тист. Мо­жет скор­чить та­кую ро­жи­цу, что не­воз­мож­но не за­сме­ять­ся.
Зав­хоз ака­де­ми­че­ски каш­ля­ет, го­то­вясь к рас­пре­де­ле­нию.
– Ко­му? – спра­ши­ва­ет его Во­ло­дя, взяв в ру­ку бу­тер­брод.
– Иго­рю.
Га­тау­лин хо­хо­чет, бе­рёт один хлеб, а са­ло ски­ды­ва­ет на стол.
– Ко­му?
– Ви­те.
– Ко­му?
– Мне.
– Ко­му?
– Те­бе…
Без оби­ды, та­ким же об­ра­зом по­де­ли­ли кар­тош­ку. По­сле скуд­но­го ужи­на ур­ча­ли жи­во­ты.
– Стас, ез­жай-ка до­мой. Те­бе бли­же, чем мне. Жи­вёшь в Зла­то­ус­те. К по­не­дель­ни­ку вер­нёшь­ся, при­ве­зёшь кол­ба­сы, твоя мать на мя­со­ком­би­на­те ра­бо­та­ет, – про­сит жа­ло­ст­ли­во Без­го­дов.
– А ты нау­чишь ме­ня на ги­та­ре иг­рать?
– Нау­чу, – со­гла­ша­ет­ся Вик­тор. От­ки­ды­вая длин­ные ры­жие во­ло­сы на пле­чи, он про­ник­но­вен­но бе­рёт се­ми­струн­ную ги­та­ру со стёр­тым кор­пу­сом. Са­дит­ся на кро­вать. На­страи­ва­ет стру­ны, кра­си­вым го­ло­сом по­ёт.
Чуть уд­ли­нен­ное ли­цо с ост­рым под­бо­род­ком оза­ре­но вдох­но­ве­ни­ем, се­рые гла­за ста­но­вят­ся го­лу­бы­ми. Не­ко­то­рые ме­ло­дии он со­чи­ня­ет сам. Ре­бя­та с удо­воль­ст­ви­ем слу­ша­ют ро­манс:

– Ты ме­ня не лю­бишь, не жа­ле­ешь,
Раз­ве я не­мно­го не кра­сив?
Не смот­ря в ли­цо, от стра­сти мле­ешь,
Мне на пле­чи ру­ки, опус­тив…
Вик­тор иг­ра­ет мас­тер­ски, из­вле­кая из струн пе­ре­лив­ча­тые зву­ки. Ги­та­ра в его ру­ках ры­да­ет, пла­чет.

– Мо­ло­дая, с чув­ст­вен­ным ос­ка­лом,
Я с то­бой не не­жен и не груб.
Рас­ска­жи мне, сколь­ких ты лас­ка­ла?
Сколь­ко рук ты пом­нишь? Сколь­ко губ?

Уди­ви­тель­ные сло­ва Сер­гея Есе­ни­на за­став­ля­ют тре­пе­тать серд­це.
Гри­ша смот­рит в по­то­лок, вспо­ми­на­ет свою де­вуш­ку. Она жи­вёт да­ле­ко от­сю­да. Не­сча­ст­ли­вая лю­бовь не да­ёт ему по­коя.
Столь­ко де­виц ря­дом сим­па­тич­ных, но ему за­па­ла в ду­шу зо­ло­то­во­ло­сая од­но­класс­ни­ца, ук­ра­ин­ка, с ко­то­рой он встре­чал­ся все­го не­сколь­ко раз. Эта пес­ня о ней.
Ру­мян­цев при­пом­нил, как год на­зад по ра­дио про­зву­ча­ла впер­вые пес­ня в ис­пол­не­нии Мус­ли­ма Ма­га­мае­ва. Она взвол­но­ва­ла и по­тряс­ла его.

Вью­га сме­ша­ла зем­лю с не­бом,
Се­рое не­бо – с бе­лым сне­гом.
Шёл я сквозь вью­гу, шёл сквозь не­бо,
Что­бы те­бя оты­скать на зем­ле.
Как ты по­сме­ла не по­ве­рить,
Как ты по­сме­ла не от­ве­тить,
Не до­га­дать­ся, не за­ме­тить,
Что твоё сча­стье в ру­ках у ме­ня…

Вы­ну­ж­ден­ная раз­лу­ка с лю­би­мой тя­же­ло пе­ре­жи­ва­ет­ся, ес­ли па­рень сво­ей пе­ча­лью ни с кем не де­лит­ся. Та­ит в се­бе чув­ст­ва. Бо­ит­ся, что за­сме­ют.
В юно­сти бо­лез­нен­но и без­дум­но ру­шат­ся от­но­ше­ния. Ес­ли лю­бишь, за­чем уез­жать от люб­ви? Для то­го, что­бы стра­дать?!
Слу­шая, как поёт Без­го­дов, Гри­ша вдруг осоз­нал, что слиш­ком мно­го в по­след­ние дни мыс­лей в го­ло­ве. К до­б­ру ли это?
«Эк­за­ме­ны на но­су – раз. Ни­че­го не зна­ет – два. Ждёт пись­мо от лю­би­мой – три. На ги­та­ре хо­чет­ся нау­чить­ся иг­рать – че­ты­ре. Стать зна­ме­ни­тым – пять. Драк не бо­ит­ся – шесть. Пе­ре­во­да от ро­ди­те­лей нет – семь. Юртайкин не по­лу­ча­ет сти­пен­дию – во­семь. Он его кор­мит – де­вять. Ско­ро Но­вый год – де­сять! Ре­бя­та уе­дут до­мой на ка­ни­ку­лы, а он ос­та­нет­ся один – один­на­дцать».
От этих мыс­лей го­ло­ва мо­жет рас­ко­лоть­ся на столь­ко же час­тей. «На­до ду­мать о чём-то од­ном», – взды­хая, ре­ша­ет он.
Пе­ред сном все слу­ша­ют рас­сказ Юртайкина.
Во­ло­дя наи­зусть, как на­род­ный ска­зи­тель, пе­ре­ска­зы­ва­ет кни­гу, ко­то­рую ни­кто не чи­тал. За­та­ив ды­ха­ние, ре­бя­та ув­ле­че­ны при­клю­чен­че­ской ис­то­ри­ей о мёрт­вом озе­ре. Так про­дол­жа­ет­ся час, два…
Юртайкин за­сы­па­ет и во сне про­дол­жа­ет им рас­ска­зы­вать при­мер­но пол­ча­са: об охот­ни­ке, ко­то­рый прыг­нул в во­ду, пы­та­ясь раз­га­дать тай­ну.
Но ни­кто не за­ме­ча­ет, что рас­сказ­чик спит. Его па­мять, как вы­чис­ли­тель­ная ма­ши­на, управ­ля­ет ре­чью, хо­тя сам он уже ос­но­ва­тель­но по­са­пы­ва­ет.
На­ко­нец, он за­мол­ка­ет, по­во­ра­чи­ва­ясь на дру­гой бок.
– А что даль­ше? – спра­ши­ва­ет, вы­ждав с ми­ну­ту, Стас.
Во­ло­дя не от­зы­ва­ет­ся.
– Зав­тра за­кон­чит, – об­ры­ва­ет дру­зей Га­тау­лин. И за­сы­па­ет вто­рым.

Ут­ром рань­ше всех вста­ет Арефь­ев. Гре­мит ве­дром, ста­вит его под умы­валь­ник. Кош­кин, до­жи­да­ясь, ко­гда все оде­нут­ся, не­жит­ся в по­сте­ли.
Юртайкин смот­рит, как Ру­мян­цев пы­та­ет­ся за­че­сать на за­ты­лок не­по­слуш­ные вих­ры, со­ве­ту­ет ему:
– Сде­лай се­бе куд­ри.
– А как?
– Хо­чешь, на­гре­ем гвоздь? За­вьёшь и боль­ше не бу­дешь му­чить­ся.
Сло­во дру­га за­кон. Че­рез час у Гри­ши но­вая при­чёс­ка.
Опо­здав на пер­вую лек­цию, Юртайкин и Ру­мян­цев вхо­дят в ау­ди­то­рию.
По­жи­лой пре­по­да­ва­тель ма­те­ма­ти­ки Алек­сей Дмит­рие­вич ос­та­нав­ли­ва­ет их ру­кой, пре­ры­ва­ясь на ми­ну­ту.
– По­че­му опо­зда­ли?
– Пу­го­ви­цу на брю­ках при­ши­вал, – объ­яс­ня­ет Во­ло­дя.
– По­хо­же на прав­ду, – при­ми­ри­тель­но со­чув­ст­ву­ет пре­по­да­ва­тель, – а то вы­ду­мы­вать на­чи­на­ют – бу­диль­ник сло­мал­ся, тет­ра­ди за­был. Са­ди­тесь.
Сту­ден­ты, осо­бен­но, де­вуш­ки не уз­на­ют Ру­мян­це­ва, при­ни­ма­ют его за но­вич­ка, взды­ха­ют.
Гри­ша стал не­обы­чай­но кра­сив. Слег­ка за­ви­тые свет­лые во­ло­сы скры­ва­ют вы­со­кий лоб. Неж­ные чер­ты ли­ца. Тон­кие гу­бы. Гру­ст­ный взгляд.
Ва­ля Виш­ня­ко­ва ах­ну­ла, ко­гда он сел на пар­ту ря­дом с ней. Лишь вбли­зи раз­гля­де­ла, кто он та­кой. Но сер­деч­ко уже взвол­но­ва­лось.
– Те­бя не уз­нать, – шеп­ну­ла она ему.
На пе­ре­ме­не Ру­мян­цев, не на­де­вая паль­то, вы­бе­жал на ули­цу. Спус­тил­ся по сту­пень­кам па­рад­ной ле­ст­ни­цы. Ка­ж­дый день в об­ще­жи­тии, ко­то­рое на­хо­ди­лось во дво­ре тех­ни­ку­ма, он про­ве­рял поч­ту: нет ли пи­сем и пе­ре­во­да.
Гру­ст­ный, ещё раз про­ве­рил ки­пу пи­сем, вдруг ему на гла­за по­пал­ся кон­верт, ад­ре­со­ван­ный Ва­лен­ти­не Виш­ня­ко­вой от Шош­ни­ко­ва. «Кто та­кой Алек­сандр Шош­ни­ков? – по­ду­мал он, – на­вер­ное, её уха­жер».
Что­бы за­пом­нить эту фа­ми­лию, он об­ра­тил­ся к пар­ню, стоя­ще­му ря­дом:
– Дай мне руч­ку!
Гри­ша за­дум­чи­во изо­гнул­ся к сто­лу, ото­рвал ку­со­чек от га­зе­ты «Ми­ас­ский ра­бо­чий», на­чер­кал для па­мя­ти фа­ми­лию, по­вер­нул­ся и вы­шел.
Вер­нув­шись в тех­ни­кум и сев за пар­ту, он бес­це­ре­мон­но тро­нул за ло­коть Виш­ня­ко­ву, ве­се­ло бол­таю­щую с Дач­ки­ной.
Ва­лен­ти­на уда­ри­ла его по ру­ке и за­ши­пе­ла воз­му­щен­но:
– Что щи­па­ешь, как гусь!
– Он кад­рит с то­бой, раз­ве не ви­дишь?
– Боль­но мне на­до, – про­шеп­тал сму­щен­ный Гри­ша.
– Смот­ри, крас­не­ет! – изу­ми­лась Свет­ла­на, – зна­чит, он с дев­чон­ка­ми не дру­жил.
Гри­ша уже не рад, что за­те­ял эту сце­ну, ком­кая сло­ва, про­из­нес:
– Ва­ля, я про­сто хо­тел об­ра­тить­ся сроч­но. Те­бя в об­ще­жи­тии ка­кой-то па­рень до­жи­да­ет­ся.
– Кто?
– Сей­час вспом­ню, – Гри­ша вспо­тел не на шут­ку – не про­чи­та­ешь же с за­го­тов­лен­ной бу­маж­ки! – Он, ты, зна­ешь, про­ез­дом в Си­бирь едет, те­бе пе­ре­да­чу вро­де при­нёс, – ды­ха­ния у Ру­мян­це­ва боль­ше не хва­ти­ло вы­ду­мы­вать за­га­доч­ную вер­сию по­яв­ле­ния не­зна­ком­ца.
– У нас в Си­би­ри ни­кто не жи­вёт! Он что, на­зы­вал мою фа­ми­лию?
– Да! Спра­ши­вал, в какой комнате ты жи­вёшь? Его зо­вут Са­ша Шо­ши­ков, ка­жет­ся.
– Шо­ши­ков? А мо­жет, Шош­ни­ков?!
– Да.
Ва­ля дер­ну­ла пле­ча­ми:
– Это мой двою­род­ный брат. Он же же­нить­ся со­брал­ся. По­че­му вдруг уез­жа­ет не­из­вест­но ку­да?
Виш­ня­ко­ва вста­ла и вы­бе­жа­ла за дверь. Че­рез де­сять ми­нут, ко­гда уже на­ча­лась лек­ция, вер­ну­лась с ру­мя­ны­ми ще­ка­ми, спро­сив у пре­по­да­ва­те­ля раз­ре­ше­ния, се­ла за пар­ту.
– Ты за­чем ме­ня об­ма­нул?
– На­вер­но, ушёл те­бя не до­ж­дал­ся.
– А это что! – Ва­ля по­ка­за­ла вскры­тое пись­мо, – ты на кон­вер­те про­чи­тал фа­ми­лию! Ра­зы­грал ме­ня, де­тек­тив! На свадь­бу при­гла­ша­ют.
По­сле по­след­ней лек­ции Юртайкин и его по­слуш­ная тень, Ру­мян­цев, шли по ко­ри­до­ру вто­ро­го эта­жа:
– Что бу­дем де­лать? – спро­сил оза­бо­чен­но Во­ло­дя, – ско­ро сес­сия. А у нас в жур­на­ле мно­го дво­ек. К эк­за­ме­нам не до­пус­тят те­бя и ме­ня. Ес­ли не сдам, бу­ду на за­оч­ное от­де­ле­ние пе­ре­во­дить­ся.
– Мо­жет быть, двой­ки в жур­на­ле ис­пра­вить?
– Как ты их ис­пра­вишь! За­мет­но бу­дет.
– А как быть?
Юртайкин про­шёл не­сколь­ко ша­гов мол­ча, вы­ис­ки­вая вер­ную мысль:
– Да­вай ук­ра­дем жур­нал. Нет жур­на­ла, нет и дво­ек!
– А ес­ли пой­ма­ют?
– Не пой­ма­ют! Зав­тра по­рань­ше при­дём в тех­ни­кум. Толь­ко об этом ни­ко­му не сло­ва.
На пер­вом эта­же дру­зья про­чи­та­ли объ­яв­ле­ние.
«В ак­то­вом за­ле се­го­дня в 18 ча­сов про­смотр филь­ма «Рес­пуб­ли­ка ШКИД».
– По­смот­рим? – ра­до­ст­но по­ин­те­ре­со­вал­ся у дру­га Гри­ша.
– Мож­но. По­шли в об­ща­гу.
В ком­на­те на вто­ром эта­же жил Пав­лик Не­смея­нов, вун­дер­кинд три­на­дца­ти лет. Он ус­пел за­кон­чить во­семь клас­сов и учил­ся вме­сте с ни­ми в од­ной груп­пе. Ко­неч­но, та­ко­го ода­рён­но­го ма­лы­ша не мог­ли вы­се­лить из об­ще­жи­тия. У не­го не бы­ло пас­пор­та.
Вме­сте с ним жил Алек­сей Кос­то­ма­ров, так­же сту­дент их груп­пы. Алек­сей де­сять лет от­ра­бо­тал на за­во­де в Маг­ни­то­гор­ске. Был хо­лост. Лю­бил не жен­щин, а джаз-рок. Бре­дил му­зы­кой. На­пе­вал час­то в пол­го­ло­са во­ров­ские пе­сен­ки. Во­дил зна­ком­ст­ва с блат­ны­ми.
Ко­гда они во­шли в за­тем­нён­ную ком­на­ту, Кос­то­ма­ров си­дел за сто­лом, при све­те на­столь­ной лам­пы за­ни­ма­ясь по­доз­ри­тель­ным де­лом. Око­ло не­го приютился ко­ре­на­стый Ни­ко­лай Ис­то­мин. Он по­смат­ри­вал с ув­ле­че­ни­ем и на­де­ж­дой, как в пас­пор­те ис­че­за­ет от рас­тво­ра хлор­ки штамп о бра­ке.
Ис­то­мин был же­нат, но ре­шил вы­тра­вить в пас­пор­те фа­таль­ную за­пись.
По по­тол­ку дви­га­лись жир­ные кло­пы, го­то­вясь к ноч­ной ата­ке. Из-за пол­чищ кро­во­жад­ных хищ­ни­ков сту­ден­ты ра­ды сбе­жать на ча­ст­ные квар­ти­ры.
– Ни­ко­лай, пря­мо на те­бя идут! Свер­ху бу­дут пи­ки­ро­вать! – вос­клик­нул Юртайкин, по­жав ру­ку Пав­ли­ку.
– Кто? – не по­нял Алек­сей, на вся­кий слу­чай, при­крыв жур­на­лом «Юность» пас­порт.
– По­смот­ри на­верх.
– А! Ме­ня об­хо­дят сто­ро­ной, а гос­тей точ­но сха­па­ют, – от­ки­нув жур­нал, он про­тя­нул чис­тый до­ку­мент хо­зяи­ну, – мо­жешь вто­рой раз же­нить­ся!
– В ки­но пой­дё­те?
– Ка­кое?
– «Рес­пуб­ли­ка ШКИД».
– Нет, па­ца­ны, на­до к эк­за­ме­нам го­то­вить­ся.
Кос­то­ма­ров бес­це­ре­мон­но вы­про­во­дил всех гос­тей. Учил­ся Алек­сей стро­го пе­дан­тич­но, за­пи­сы­вал все лек­ции кра­си­вым по­чер­ком. Хо­те­лось по­лу­чить об­ра­зо­ва­ние по­сле ра­бо­чей за­кал­ки.

В за­ле по­гас свет.
Гряз­ные бес­при­зор­ни­ки с ули­цы об­жи­ва­ли при­ют, объ­яв­ляя вой­ну учи­те­лям, ме­ня­ли во­ров­ские при­выч­ки на то­ва­ри­ще­ские от­но­ше­ния. По­бе­ди­ла прав­да Пан­те­лее­ва, Ма­моч­ки с его жа­ло­ст­ли­вой пес­ней:

«У кош­ки че­ты­ре но­ги
По­за­ди у неё длин­ный хвост.
Но тро­гать её не мо­ги
За её ма­лый рост».

– Вот бы нам та­кое са­мо­управ­ле­ние, – вос­хи­тил­ся Юртайкин, – учить­ся без оце­нок, на уро­ки не хо­дить. Ди­пло­мы на ру­ки и – на про­из­вод­ст­во! Раз­ве бы мы не спра­ви­лись?
– Нау­чи­лись бы поль­зо­вать­ся при­бо­ра­ми, обо­ру­до­ва­ни­ем на прак­ти­ке. За­чем мне ма­те­ма­ти­ка? Оду­ре­ешь от неё! Что я, бух­гал­тер? – под­дер­жал дру­га Ру­мян­цев, вы­хо­дя из ак­то­во­го за­ла.
В это вре­мя в тех­ни­ку­ме учи­лись ве­чер­ни­ки. Ко­ри­дор вто­ро­го эта­жа пус­то­вал. Дверь в учи­тель­скую бы­ла от­кры­та.
Во­ло­дя толк­нул в бок Гри­шу:
– Дру­го­го удоб­но­го слу­чая не пред­ста­вит­ся! Будь на че­ку! – он на цы­поч­ках, слов­но ис­пол­няя та­нец бе­лых ле­бе­дей, про­плыл в ка­би­нет.
Жур­на­лы групп стоя­ли стоп­кой в шка­фу. Юртайкин нуж­ный жур­нал оты­скал сра­зу. Не раз­ду­мы­вая, су­нул его за па­зу­ху.
Вы­шли из тех­ни­ку­ма, ста­ра­ясь не встре­чать­ся гла­за­ми с вах­те­ром. Жур­нал, изо­рвав на час­ти, вы­бро­си­ли в суг­роб.
До­воль­ные, что из­ба­ви­лись от дво­ек, ве­се­ли­лись, идя по ули­це. Гри­ша за­гля­ды­вал в ок­на до­мов, за­ви­до­вал раз­но­цвет­ным за­на­вес­кам.
– Хо­ро­шо им, жи­вут семь­я­ми. А мы, как без­дом­ная шпа­на.
За­зе­вав­шись, столк­нул­ся с кра­си­вой де­вуш­кой, чуть не сбив её с ног.
– Из­ви­ни­те.
– На пер­вый раз про­щаю! – за­смея­лась она, по­пра­вив ша­поч­ку.
– А на дру­гой раз? – крик­нул ей вдо­гон­ку Юртайкин.
– В дру­гой раз встре­тим­ся у про­ку­ро­ра! – от­ве­ти­ла не­зна­ком­ка.

Стас Кош­кин ре­шил вы­пус­тить стен­га­зе­ту к Но­во­му го­ду. Раз­ло­жил на сто­ле лист ват­ма­на. За­то­чил цвет­ные ка­ран­да­ши.
– Как нам на­звать её? – спро­сил у ре­бят.
– Те­бе Алек­сей Дмит­рие­вич за­да­ние дал, что у нас спра­ши­ва­ешь! – рас­сер­дил­ся Арефь­ев.
– Ни­кто мне за­да­ние не да­вал. Я для вас га­зе­ту хо­чу сде­лать.
– Для нас! Вот да­ёт! Те­бе что, де­лать не­че­го?
– По­до­ж­ди, Аре­фа! – за­сту­пил­ся за Ста­са Же­ня, – это что, пе­чат­ный ор­ган на­шей сло­бод­ки?
– Пусть бу­дет так! – Стас гор­до при­под­нял пле­чи. – Мы ор­га­ни­за­ция…
– Бес­при­зор­ни­ков! – под­хва­тил Без­го­дов.
– Нет, мы сту­ден­че­ская рес­пуб­ли­ка! Ше­ст­на­дца­тая рес­пуб­ли­ка СССР!
– Ура! – вскрик­ну­ли все, под­дер­жав вы­дум­ку Ста­са.
– Ин­те­рес­но, о чём ты бу­дешь пи­сать? – при­сел на стул Юртайкин, – о нас, дво­еч­ни­ках?
– Я на­ри­сую сна­ча­ла де­да Мо­ро­за, – Стас до­воль­но бы­ст­ро изо­бра­зил его си­дя­щим на кор­точ­ках и смот­ря­щим в те­ле­скоп на звёзд­ное не­бо.
– Что он там рас­смат­ри­ва­ет? – рас­сме­ял­ся Га­тау­лин.
– Ему скуч­но си­деть на пят­ках! – за­ме­тил Арефь­ев.
– А я ему тран­зи­стор по­да­рю, – и Стас на­ри­со­вал на сне­гу пе­ре­нос­ной при­ем­ник.
– А мо­жет, твой дед Мо­роз шпи­он? Это не тран­зи­стор, а ра­ция? – по­ехид­ни­чал Вик­тор.
– Нет, мой дед Мо­роз по­эт, – воз­ра­зил Кош­кин, – а стен­га­зе­ту на­зо­вём «Но­во­год­няя». Сти­хи до­пи­шет, по сек­ре­ту, фа­ми­лию вслух не на­зы­ваю! Пер­вый вы­пуск по­ве­сим над кро­ва­тью Ру­мян­це­ва.
– Ре­бя­та, сядь­те ря­дом, сфо­то­гра­фи­рую вас на па­мять, вдруг при­дёт­ся пе­рей­ти на за­оч­ное отде­ле­ние, – про­из­нёс ро­ко­вую фра­зу Юртайкин, дос­та­вая из тум­боч­ки фо­то­ап­па­рат «Зор­кий».
На сле­дую­щий день за­дер­жал­ся пре­по­да­ва­тель. В ау­ди­то­рии под­нял­ся шум.
– Мо­жет быть, учил­ка за­бо­ле­ла? – вы­ска­за­ла до­гад­ку Свет­ла­на Дач­ки­на
– До­лой хи­мию!!! – кри­ча­ли Без­го­дов и Га­тау­лин.
Вме­сто учи­тель­ни­цы по хи­мии в класс во­шёл учи­тель ма­те­ма­ти­ки, их кур­со­вой ру­ко­во­ди­тель.
– Кто вче­ра жур­нал от­но­сил? – спро­сил стро­го Алек­сей Дмит­рие­вич у при­тих­ших сту­ден­тов.
– Я, – от­ве­тил Не­смея­нов, под­няв­шись и по­крас­нев от не­ожи­дан­но­сти.
– Не мо­жем най­ти. Кто-то взял его. При­дёт­ся но­вый жур­нал за­вес­ти. Ан­на Ми­хай­лов­на по­шла за ним в кан­це­ля­рию.
– А как на­ши оцен­ки? – ужас­нул­ся от­лич­ник Петр Рыч­ков.
– Не пе­ре­жи­вай­те, ва­ши зна­ния при вас ос­та­нут­ся. До эк­за­ме­нов две не­де­ли, ус­пее­те се­бя про­явить, и пя­тер­ки, и двой­ки по­лу­чи­те.
Алек­сей Дмит­рие­вич про­шёл­ся по клас­су.
Про­па­жа жур­на­ла по­ро­ди­ла мно­же­ст­во до­га­док. Но зло­умыш­лен­ни­ки не бы­ли най­де­ны.

В но­во­год­ние празд­ни­ки Ру­мян­цев и Юртайкин ос­та­лись од­ни.
– Я до­мой не по­еду, – ска­зал Во­ло­дя Гри­ше, – ма­те­ри од­ной и так тя­же­ло. Ко­гда я до­ма, она ус­та­ёт от ви­зи­тов мо­их друж­ков. Да у се­ст­ры Ни­ны сей­час про­бле­мы с му­жем. Уш­ла от не­го. Луч­ше под­го­тов­люсь к эк­за­ме­нам, чем еже­час­но вы­тал­ки­вать пья­но­го зя­тя за дверь.
– По­че­му? – уди­вил­ся Гри­ша.
– Да он жи­вёт в на­шем до­ме, толь­ко на дру­гом эта­же.
Пер­вый эк­за­мен был по рус­ско­му язы­ку и ли­те­ра­ту­ре. Ру­мян­цев осо­бен­но не пе­ре­жи­вал. Знал пра­ви­ла пра­во­пи­са­ния. Со­чи­не­ния не бо­ял­ся.
В празд­нич­ный свя­точ­ный де­нек дру­зья бы­ли при­гла­ше­ны на ужин хо­зяй­кой. Ре­бя­та по­пы­та­лись от­ка­зать­ся, но Ма­рия Пет­ров­на при­сла­ла за ни­ми сы­на Са­шу.
Гри­ша трень­кал на ги­та­ре, Алек­сандр под­сел к не­му на кро­вать.
– Я слы­шал, ты мо­жешь сло­ва к пес­не со­чи­нить, у ме­ня есть ме­ло­дия, – спро­сил он роб­ко и до­вер­чи­во.
– Хо­ро­шо, – со­гла­сил­ся Гри­ша, – я те­бе на­пи­шу про не­сча­ст­ную лю­бовь.
– Толь­ко под­роб­но не на­до. По­про­буй вскользь, и жа­ло­ст­ли­вей.
– Лад­но.
– Мать вас зо­вёт на пель­ме­ни, со­би­рай­тесь!
– Мы вас объ­е­дим с го­ло­ду­хи! – за­сме­ял­ся Юртайкин.
– Да у нас их це­лая кад­ка за­мо­ро­же­на, до вес­ны не съесть!
– Не­дур­но! То­гда не бу­дем от­ка­зы­вать­ся. При­оде­нем­ся по­на­ряд­ней и при­дём.
Са­ша ушёл. Дру­зья ста­ли утю­жить по­мя­тые и гряз­но­ва­тые пид­жа­ки и брю­ки, к ко­то­рым при­ста­ла ау­ди­тор­ная и улич­ная пыль. Не на­де­вая паль­то и ша­пок, про­бе­жа­лись рыс­цой по мо­роз­цу до крыль­ца вто­рой по­ло­ви­ны до­ма.
Че­рез се­ни во­шли в из­бу. Сле­ва от две­рей ды­ша­ла жа­ром рус­ская печь. В про­ти­во­по­лож­ном уг­лу сто­ял про­стой де­ре­вян­ный стол. Над ним бож­ни­ца, при­кры­тая бла­го­ве­ст­кой. В дру­гом уг­лу за за­на­вес­кой уга­ды­ва­лась кро­вать. Крас­но­ва­тый аба­жур све­ши­вал­ся с по­тол­ка, за­тем­няя свет в за­ле. Ме­ж­ду окон стоя­ло трю­мо. На по­до­кон­ни­ках – горш­ки с бе­лой и ро­зо­вой ге­ра­нью.
Из ме­бе­ли вы­де­лял­ся ста­рин­ный ко­мод с рез­ны­ми двер­ка­ми. Над рас­пи­сан­ным мас­ля­ны­ми крас­ка­ми сун­ду­ком, стоя­щим око­ло две­ри, бы­ла ве­шал­ка для верх­ней оде­ж­ды. Чёр­ный ов­чин­ный ту­луп хо­зяи­на ка­зал­ся ог­ром­ным и тя­жё­лым.
Ру­мян­цев и Юртайкин, стес­ня­ясь до­маш­ней об­ста­нов­ки, сня­ли бо­тин­ки у по­ро­га.
Сте­пан Гав­ри­ло­вич, улы­ба­ясь, каш­ля­нув в бо­род­ку, по­до­шёл к ним, по-оте­че­ски по­ло­жил ру­ки им на пле­чи, пе­ре­кре­стил их:
– Хра­ни вас Гос­подь! Про­хо­ди­те, юно­ши, на ве­чер­ку.
– Здрав­ст­вуй­те! – от­ве­ти­ли в от­вет Гри­ша и Во­ло­дя.
На­гнув шею, как быч­ки, про­шли по цве­та­стым до­мо­тка­ным по­ло­ви­кам.
На сто­ле сто­ял са­мо­вар. От печ­ки не­слись вкус­ные за­па­хи.
Ма­рия Пет­ров­на при­нес­ла в ог­ром­ной мис­ке сва­рен­ные пель­ме­ни.
– Са­ди­тесь, ре­бя­та, – при­гла­си­ла она сту­ден­тов к сто­лу, на­кла­ды­вая им в та­рел­ки гор­ку пельме­ней, – бе­ри­те сме­та­ну.
– По­че­му до­мой не по­еха­ли? – спро­сил Сте­пан Гав­ри­ло­вич, брыз­гая ук­су­сом свою пор­цию.
– Мне да­ле­ко ехать, шесть дней на до­ро­гу, – от­ве­тил Гри­ша, ста­ра­ясь не­слыш­но есть, что­бы вы­гля­деть куль­тур­ным.
– Вот-вот за­кон­чи­те учить­ся. Уе­де­те ку­да-ни­будь в тай­гу. Ни до­ма, ни се­мьи, так хо­ло­стя­ка­ми и про­жи­вё­те.
– Не слу­шай­те его, бу­дет у вас и лю­бовь и сча­стье. Ку­шай­те ос­то­рож­ней, по­смот­рим, на ко­го Бог сча­стье по­сы­ла­ет, два пель­ме­ня с сюр­при­зом. Зу­бы не по­ло­май­те о пу­го­ви­цы! – Ма­рия Пет­ров­на ве­се­ло за­смея­лась.
Ру­мян­цев про се­бя по­ду­мал:
«Толь­ко бы мне не по­па­ли! Не­удоб­но хо­зяй­ское сча­стье на ха­ля­ву за­би­рать».
Как на­зло, два сча­ст­ли­вых пель­ме­ня ока­за­лись в его та­рел­ке. Ли­цо его по­блед­не­ло от тос­ки, де­вать­ся не­ку­да, при­шлось при­зна­вать­ся, вы­кла­ды­вать изо рта по пу­го­ви­це, слов­но фо­кус­ни­ку. Не гло­тать же их!
– Вот ви­дишь, Бо­гу всё из­вест­но! – за­ме­тил Сте­пан Гав­ри­ло­вич, – ты хоть кре­щён­ный?
– Да, – сму­щен­но от­ве­тил Гри­ша.
– То­гда всё в по­ряд­ке. Бу­дут у вас в жиз­ни ра­до­сти. Я свои сло­ва бе­ру об­рат­но, – он по­вер­нул­ся к ико­нам и пе­ре­кре­стил­ся.
Ко­гда ре­бя­та лег­ли спать, в дверь ти­хонь­ко по­сту­ча­ли.
– Ко­го там при­нес­ло? – уди­вил­ся Во­ло­дя.
– Мо­жет быть, кто-то из на­ших прие­хал? – вы­ска­зал до­гад­ку Гри­ша, во­ро­ча­ясь в по­сте­ли.
– Сей­час по­смот­рим.
Юртайкин, не за­жи­гая свет, от­крыл крю­чок.
– Это я, – ус­лы­шал Ру­мян­цев зна­ко­мый го­лос Ми­ши Плот­ни­ко­ва, – вый­ди на ве­ран­ду.
– Там хо­лод­но, я же раз­де­тый.
– Лад­но. Кто в квар­ти­ре?
– Гриш­ка, а что та­кое?
– А где дру­гие?
– До­мой уе­ха­ли. А что ты так ин­те­ре­су­ешь­ся?
– Дев­чон­ку од­ну на­до спря­тать, сбе­жа­ла от ро­ди­те­лей.
– Ну, ты да­ёшь! Здесь не жен­ское об­ще­жи­тие!
– А она не дев­ка, пар­ня за по­яс за­ткнёт, ес­ли на­до.
– А нам с ней что де­лать? Зо­ви её, по­гля­дим, что за пти­ца.
– Ка­тя, про­хо­ди, – ти­хо по­звал Плот­ни­ков бег­лян­ку.
Скрип­ну­ла дверь, на по­ро­ге мельк­ну­ла тень.
– Здра­сте! – раз­дал­ся ше­по­ток, – как у вас те­п­ло, – на пол по­ле­те­ли са­пож­ки.
Не­зна­ком­ка прыс­ну­ла в ку­лак:
– Что, так и бу­дем зна­ко­мить­ся в тем­но­те!
Юртайкин про­шёл к ок­нам, за­дёр­нул за­на­вес­ки, вклю­чил свет. У по­ро­га стоя­ла ше­ст­на­дца­ти­лет­няя прин­цес­са с изу­ми­тель­но со­вер­шен­ны­ми чер­та­ми ли­ца. В го­лу­бой ис­кус­ст­вен­ной шуб­ке с пес­цо­вым во­рот­ни­ком. Она, сде­лав ре­ве­ранс, сня­ла крас­ную ша­поч­ку. Рас­пус­ти­ла зо­ло­ти­стые во­ло­сы, свя­зан­ные пуч­ком, они тот­час лег­ли на во­рот­ник. Тон­кие бро­ви взмет­ну­лись вверх.
– Ну, ка­ва­ле­ры! К вам, ка­жет­ся, да­ма при­шла. По­мо­ги­те же снять шу­бу! – ка­приз­но вы­го­во­ри­ла ноч­ная звёзд­ная гос­тья.
Ми­ша по­мог ей, по­ве­сил шуб­ку на ве­шал­ку.
– Спа­си­бо, – по­бла­го­да­ри­ла она.
– Я пой­ду, – ска­зал Плот­ни­ков.
На де­вуш­ке бы­ло на­де­то мод­ное пла­тье зе­лё­но­го цве­та, утя­ну­тое в та­лии, чуть ли не ло­ма­ло её фи­гур­ку по­по­лам. На пле­чах вме­сто во­рот­ни­ка два по­гон­чи­ка по­лу­кру­гом.
– Ме­ня зо­вут Кат­рин.
– Во­ло­дя, – от­ве­тил Юртайкин, на­де­вая в спеш­ке брю­ки.
– А кто под одея­лом пря­чет­ся?
Сму­щён­ный Ру­мян­цев при­под­нял го­ло­ву над по­душ­кой.
– Да мы с то­бой уже встре­ча­лись, – улы­ба­ясь, ска­за­ла Ка­тя, – ты ведь ме­ня чуть бы­ло на снег не уро­нил. Как те­бя зо­вут?
Ру­мян­цев от­крыл ши­ро­ко гла­за, ни­че­го не со­об­ра­жая. Лишь уви­дев на ве­шал­ке крас­ную ша­поч­ку, от­чёт­ли­во вспом­нил её. Но сей­час она бы­ла со­всем дру­гой.
– Гри­ша. Это ты го­во­ри­ла, что встре­тим­ся у про­ку­ро­ра?
– Без­ус­лов­но, встре­тим­ся! Ведь го­род­ской про­ку­рор мой отец! Ес­ли бу­де­те ко мне при­ста­вать, по­жа­лу­юсь па­поч­ке.
– Что же ты то­гда из до­ма убе­жа­ла? – спро­сил её Юртайкин.
– На­дое­ло жить по за­ко­нам.
– Ло­жись то­гда на кой­ку по­бли­же к печ­ке, что­бы но­чью не за­мёрз­нуть.
– Вы хоть дай­те мне два одея­ла.
Солн­це за­гля­ну­ло ут­ром в ок­на по­верх за­на­ве­сок. Ка­те­ри­на умы­ва­лась хо­лод­ной во­дой, брыз­гая на пла­тье:
– Брррр! Пря­мо лёд! Ру­ки ло­мит. А у нас в до­ме из кра­на го­ря­чая во­да. Вклю­чишь по­сле ван­ны маг­ни­то­фон. Ле­жишь на ди­ва­не вме­сте с кош­кой, слу­ша­ешь му­зы­ку.
– Дол­го ли ты бу­дешь пря­тать­ся от ро­ди­те­лей? – спро­сил её Юртайкин, по­ло­жив на стол па­ру лу­ко­виц и хлеб.
– Это что, вся еда? – уди­ви­лась де­вуш­ка.
– Здесь зав­трак, обед и ужин.
– Да! – Ка­тя се­ла на стул и ис­те­ри­че­ски за­хо­хо­та­ла, – за­клю­чён­ным и то боль­ше вы­да­ют.
– От та­ко­го пи­та­ния са­ма убе­жишь к ро­ди­те­лям.
– Ни­ко­гда! – она вста­ла, на­пра­ви­лась к сво­ей шуб­ке, рас­стег­ну­ла по­тай­ной кар­ма­шек. Су­ну­ла ту­да ру­ку. Дос­та­ла по­мя­тых три руб­ля. – Вот вам на про­дук­ты.
– Это что, все твои фи­нан­сы? – за­сме­ял­ся в свою оче­редь Во­ло­дя.
– Ага!
– Не гус­то.
– Что, ме­ня вы­го­ни­те на мо­роз?
– Нет, но че­рез два дня прие­дут жиль­цы.
– Лад­но, так и быть, я уй­ду к под­ру­ге.
– Ты учишь­ся в шко­ле?
– Да, в му­зы­каль­ной.
Во­ло­дя на­дел паль­то и шап­ку, взял сум­ку и по­шёл в ма­га­зин.
Ру­мян­цев, ос­тав­шись на­еди­не с бег­лян­кой, не знал, как се­бя вес­ти. По­тя­нул­ся к учеб­ни­ку сте­рео­мет­рии, слов­но бы­ло са­мое под­хо­дя­щее вре­мя го­то­вить­ся к эк­за­ме­ну, лёг на кро­вать.
Ка­тя мол­ча­ла, си­де­ла за сто­лом, по­ло­жив на не­го го­ло­ву, точ­но за­сы­пая.
– Хо­чешь, я нау­чу те­бя га­дать? Дев­чон­кам нра­вит­ся, ко­гда им га­да­ют муж­чи­ны.
– Я же не цы­ган­ской кро­ви!
– По­ду­ма­ешь! Дол­го ли те­бе стать цы­га­ном, – она при­се­ла к не­му на кро­вать. На­ча­ла еро­шить во­ло­сы на ма­куш­ке, – во­ло­сы мож­но пе­ре­кра­сить. Усы от­рас­тишь за ме­сяц.
Гри­ше ста­ло не­удоб­но, он по­вер­нул­ся, сел, слег­ка крас­нея.
Она взя­ла учеб­ник. На­ча­ла раз­ма­хи­вать им, ди­ри­жи­руя ды­ха­ни­ем.

Тео­ре­мы, тео­ре­мы!
Уле­тай­те прочь.
Жиз­ни гру­ст­ные ди­лем­мы
Не раз­ве­ет ночь.
Об­ло­ма­ла вет­ку с ро­зой
Алч­ная ру­ка.
Мои во­ло­сы мо­ро­зит
Ску­ка и тос­ка.
Не­на­ви­жу про­хо­дим­цев,
Во­ров­ской уют.
Рос­кошь бле­ском не­лю­ди­мым
Ре­жет слов­но жгут.
Бьёт в гла­за за­си­лье нра­вов.
С прав­дой на­ги­шом
Убе­гу я от от­ра­вы
В не­зна­ко­мый дом.
Жить в об­ли­чии ве­ли­чья
В клет­ке не хо­чу
Ко­сы вы­стри­гу де­ви­чьи,
За­те­п­лю све­чу.
С ней пой­ду по бе­лу све­ту,
Лю­дям по­кло­нюсь.
Ста­ну я мо­наш­кой бед­ной,
Но не по­ко­рюсь.
Кто туч­не­ет на по­бо­рах,
Тот гос­тин­цы шлёт,
Хо­дит в гос­ти к про­ку­ро­ру
Чтоб за­крыл он рот.
Мой отец не жрец Фе­ми­ды.
Че­ст­ность по­те­рял.
За его по­ступ­ки стыд­но.
Он чу­жим мне стал.

Вздох­ну­ла. Вы­тер­ла слё­зы. – Те­перь я вся вы­го­во­ри­лась. А то по­ду­мае­те, рас­пу­щен­ная, гу­ля­щая. До­ма не но­чую.
Ру­мян­цев мол­чал. Сти­хи про­из­ве­ли на не­го силь­ное впе­чат­ле­ние.
– Это ты со­чи­ни­ла?
– Я.
– Пря­мо сей­час?
– Пер­вые че­ты­ре строч­ки взя­ла из твое­го учеб­ни­ка. А ос­таль­ные рань­ше вби­ла в го­ло­ву.
Гри­ша взял из её рук учеб­ник, про­лис­тал стра­ни­цы:
– Здесь их нет!
Она за­смея­лась:
– Ну, ты и чу­дак! Я так об­раз­но ска­за­ла. Ин­те­рес­но, что вы с при­яте­лем обо мне по­ду­ма­ли? При­шла с ули­цы на­вя­зы­вать­ся.
– Я ни­че­го пло­хо­го о те­бе не ду­мал, – с жа­ром, точ­но спо­хва­тив­шись, за­го­во­рил он, – ведь ты де­вуш­ка. Сва­ли­лась на нас с не­ба.
– Пред­став­ляю! Что вы за­по­доз­ри­ли! – она ми­ло за­смея­лась, – а вы, ока­зы­ва­ет­ся, пар­ни до­б­рые. Я не хо­те­ла к вам ид­ти. Но Ми­ша ме­ня уго­во­рил: «Не бой­ся! Во­ло­дя со­лид­ный, в оби­ду те­бя ни­ко­му не даст».
При­ят­но чув­ст­во­вать се­бя не оди­но­кой. Пар­ни да­же луч­ше, чем под­ру­ги. Те пре­да­дут сра­зу. По­это­му я к Ли­ле не по­шла.
– А ты по­сту­пай к нам в тех­ни­кум. Пе­рей­дёшь жить в об­ще­жи­тие. У те­бя бу­дет про­фес­сия и на­стоя­щие дру­зья.
– За­ман­чи­во! Нет, я уе­ду в Но­во­си­бирск че­рез ме­сяц. Бу­ду жить у тё­ти.
– А эти дни, что бу­дешь ски­тать­ся по квар­ти­рам?
Она вздох­ну­ла:
– Вер­нусь до­мой. При­тих­ну в сво­ей ши­кар­ной ком­на­те. При­ку­шу язык, не бу­ду по­ка­зы­вать зу­бы.
Юртайкин при­шёл из ма­га­зи­на с пол­ной сум­кой. При­нёс все­го по­нем­но­гу: ма­ка­ро­ны, кар­тош­ку, сыр, мас­ло, се­лёд­ку, лит­ро­вую бан­ку бор­ща, хлеб.
– Те­перь нам хва­тит на не­де­лю, – ска­зал он, вы­кла­ды­вая всё на стол.
– И это всё ты ку­пил на три руб­ля? – уди­ви­лась Ка­тя. – Как пре­ле­ст­но! Я вам сва­рю ма­ка­ро­ны. Я са­ма их люб­лю. Где у вас ка­ст­рю­ля? Так, маль­чи­ки, бы­ст­ро рас­то­пи­те печ­ку. Мне же нуж­но пе­ре­одеть­ся. Есть у вас брю­ки, ру­баш­ка?
– На­де­вай мои, на вы­бор, – пред­ло­жил Во­ло­дя, по­ка­зы­вая на спин­ку кро­ва­ти, на ко­то­рой ви­се­ла его оде­ж­да.
– По­смот­рим, – Ка­тя взя­ла чёр­ную ру­баш­ку, при­ме­ри­ла её по сво­ему рос­ту, – поч­ти как пла­тье до ко­лен! А брю­ки мне твои ве­ли­ки. Они с ме­ня ей-бо­гу упа­дут! Вот бу­дет по­те­ха!
– Гри­шань! Одол­жи то­гда свои.
Дверь от­кры­лась. Во­шла хо­зяй­ка, ог­ля­де­ла ком­на­ту:
– Здрав­ст­вуй­те! У вас гос­тья? К ко­му она при­шла?
– Это моя се­ст­ра, – ска­зал Гри­ша, стоя на ко­ле­нях, пых­тя, над вы­та­щен­ным из-под кро­ва­ти че­мо­да­ном.
Ма­рия Пет­ров­на уви­де­ла че­мо­дан, ку­чу про­дук­тов на сто­ле, оза­да­чи­лась не­обыч­ной си­туа­ци­ей:
– Как же, здесь ре­бя­та жи­вут.
– Да она про­ез­дом, едет в Пермь. Я её про­во­жу че­рез день.
– Пусть то­гда у нас по­жи­вёт.
– Мне не­удоб­но вас стес­нять, – ска­за­ла Ка­тя, – не бес­по­кой­тесь, я здесь по­ря­док на­ве­ду. По­лы не мо­ют. Си­дят го­лод­ны­ми, – она по­до­шла к Гри­ше, шлёп­ну­ла его по ще­ке, – вот ска­жу ма­ме.
Ус­по­ко­ив­шись, Ма­рия Пет­ров­на вы­шла.
– Ну, ты ар­ти­ст­ка! – вос­хи­тил­ся Во­ло­дя.
– Со мной не про­па­дё­те. Ве­че­ром пой­дём на де­ло. Раз­ве на этой пи­ще мож­но про­жить?
Ча­сов в один­на­дцать но­чи по мос­ту че­рез реч­ку втроём на­пра­ви­лись в го­род. Парни в паль­то, а Катя в осен­ней курт­ке и в лыж­ной ша­поч­ке.
Про­гу­ли­ва­ясь по пус­тын­ным ули­цам, они по­смат­ри­ва­ли на чёр­ные ок­на до­мов.
У трёх­этаж­но­го с кра­си­вым фа­са­дом до­ма ос­та­но­ви­лись, ог­ля­ну­лись – ни­ко­го. Двоё при­сло­ни­лись к сте­не, а тре­тий лег­ко влез им на спи­ны, по­тя­нул­ся ру­кой к фор­точ­ке, с ко­то­рой све­ши­ва­лась сет­ка со сверт­ка­ми, из кар­ма­на вы­та­щил нож­ни­цы, сре­зал сет­ку и вме­сте с ней спрыг­нул на снег.
– Тя­жё­лая, – про­шеп­та­ла Ка­тя, – на­вер­ное, в ней мя­со. Вот вам и ка­ло­рии.
Бла­го­по­луч­но вер­нув­шись до­мой, сту­ден­ты и их по­кро­ви­тель­ни­ца ос­та­лись до­воль­ны. Два ки­ло­грам­ма мя­са, пол­ба­то­на ва­ре­ной кол­ба­сы.
– Хоть это во­ров­ст­во, у нас нрав­ст­вен­ность ос­та­лось преж­ней. Нель­зя же за это на­ка­зы­вать? – за­дум­чи­во про­из­нес­ла дочь про­ку­ро­ра, сни­мая с се­бя два сви­те­ра.
– А ес­ли у лю­дей это бы­ло по­след­ним? – воз­ра­зил ей Гри­ша.
– Не уве­ре­на, в этих до­мах жи­вут обес­пе­чен­ные чи­ну­ши. В хо­ло­диль­ник про­дук­ты не по­ме­ща­ют­ся!
– А мо­жет, у них хо­ло­диль­ни­ка нет.
– Это у вас нет. Не­че­го их жа­леть.
Че­рез день Ка­тя уш­ла. В раз­ду­мье ле­жал Гри­ша на кро­ва­ти, в го­ло­ву лез­ли са­мые гру­ст­ные мыс­ли.
«Где же она те­перь? Ис­пор­тит свою жизнь!» Са­мо со­бой скла­ды­ва­лись строч­ки о ней.

«Не­слось так­си в бен­зи­но­вом уга­ре,
Ас­фальт, оку­тав об­ла­ком смо­лы.
А по­за­ди, на гряз­ном тро­туа­ре,
Ле­жа­ла ро­за в улич­ной пы­ли.
Ни­кто цве­ток тот бро­шен­ный не под­нял,
Ни­кто не внял его глу­хой моль­бе.
Лишь я се­го­дня эту ро­зу вспом­нил,
О ней я рас­ска­зать ре­шил те­бе.
Её лис­точ­ки жа­лоб­но свер­ну­лись,
Пун­цо­вый цвет не­вин­но по­ту­ск­нел.
Но чьи-то гу­бы неж­но при­кос­ну­лись,
И чей-то го­лос неж­но за­зве­нел.
Чей взор пле­ни­ла эта ро­за пре­ж­де,
Кто кра­со­ты её не оце­нил?
Так сде­лать мог ка­кой-ни­будь не­ве­жа:
Цве­ток со­рвал, из­мял и уро­нил.
Не­слось так­си в бен­зи­но­вом уга­ре.
От све­та те­ни се­рые лег­ли.
А там, вда­ли, на гряз­ном тро­туа­ре,
Ле­жа­ла ро­за в улич­ной пы­ли».

В квар­ти­ре ста­ло как-то тре­вож­но от ти­ши­ны. Юртайкин при­нёс под ве­чер дро­ва для рас­топ­ки.
– Как-то ди­ко без ре­бят, – ска­зал он.
– И мне не по се­бе.
– Мо­жет быть, мы по­ти­хонь­ку схо­дим с ума? – пред­по­ло­жил Во­ло­дя.
– Не­у­же­ли!
– Я на­чи­наю по­ни­мать, от­че­го это про­ис­хо­дит?
– От­че­го?
– Мя­со, на­вер­ное, бы­ло бе­ше­ным! Не­да­ром его про­мо­ра­жи­ва­ли, или спе­ци­аль­но на ули­цу вы­ста­ви­ли, что­бы кто-ни­будь ста­щил.
Тре­во­га про­шла, ко­гда прие­ха­ли ре­бя­та.
Во­ло­дя спро­сил у Плот­ни­ко­ва, ко­гда тот че­рез не­де­лю за­шёл к ним:
– От­ку­да ты эту кра­лю зна­ешь?
– По­зна­ко­мил­ся с ней на тан­цах.
– Ко­гда её в по­след­ний раз ви­дел?
– Я Ка­тю дав­но не ви­жу. Ро­ди­те­ли, на­вер­ное, вза­пер­ти дер­жат. У ме­ня к вам прось­ба. Вы­ру­чай­те, вы же ше­ст­на­дца­тая рес­пуб­ли­ка!
– Что опять под­рать­ся? У нас по­сле­зав­тра эк­за­мен по ма­те­ма­ти­ке. Не хо­те­лось бы пор­тить свои фи­зио­но­мии!
– Нет, – Ми­ша улыб­нул­ся, по­че­сав свой чуб, – быв­ший наш квар­ти­рант со­брал­ся ку­пить хо­ло­диль­ник «ЗИЛ». Не по­мо­же­те ли ему до­мой за­не­сти.
– Тя­жё­лый хо­ло­диль­ник?
– Вше­сте­ром до­не­сём.
К ма­га­зи­ну подъ­е­ха­ли на гру­зо­вой ма­ши­не.
Га­тау­лин, Кош­кин и Ру­мян­цев ос­та­ва­лись на ули­це. Мо­ро­зы ос­лаб­ли. При­ят­но бы­ло по­ды­шать све­жим воз­ду­хом. Гри­ша по­смат­ри­вал на про­хо­дя­щих ми­мо лю­дей с на­де­ж­дой встре­тить слу­чай­но Кат­рин.
Вме­сто неё он вдруг уви­дел Ва­лю Виш­ня­ко­ву. Впро­чем, она то­же за­ме­ти­ла ре­бят. По­до­шла к ним:
– Что вы здесь де­лае­те?
– Ра­бо­та­ем груз­чи­ка­ми в ма­га­зи­не, – объ­яс­нил ей Кош­кин, – во­зим сти­раль­ные ма­ши­ны, фортепь­я­но по го­ро­ду.
– Да, так я вам по­ве­ри­ла.
– Спо­рим на шо­ко­лад­ку.
– На две.
– Нет, на че­ты­ре, – по­дог­ре­вал ин­те­рес Стас, по­ти­рая от удо­воль­ст­вия ру­ки и по­пры­ги­вая пе­ред ней то на од­ной, то на дру­гой но­ге.
– Мо­жет, сра­зу на ящик по­спо­рим? – по­ка­ча­ла го­ло­вой Ва­лен­ти­на. – От жад­но­сти всё съешь, пси­хом ста­нешь!
Виш­ня­ко­ва по­до­шла к Ру­мян­це­ву:
– Гри­ша, ты же не та­кой, как Ста­сик, ко­лю­чий ка­ра­сик! Ска­жи прав­ду. Что вы тор­чи­те на ули­це? К эк­за­ме­ну не го­то­ви­тесь! Про­па­дё­те.
Из ма­га­зи­на вы­шел Юртайкин:
– При­вет, Ви­шен­ка! Ре­бя­та за мной.
Хо­ло­диль­ник вы­но­си­ли ос­то­рож­но, по­ста­ви­ли его в ку­зов.
– Гуд бай! – крик­нул Кош­кин Ва­ле, ко­то­рая, ши­ро­ко от­крыв гла­за, смот­ре­ла на отъ­ез­жаю­щих сту­ден­тов.
В пер­вый раз вы­пол­няя та­кую от­вет­ст­вен­ную ра­бо­ту, ре­бя­та на ка­ж­дую сту­пень­ку ле­ст­ни­цы сту­па­ли ос­то­рож­но, что­бы не по­скольз­нуть­ся. Лифт не ра­бо­тал.
– От­дох­нём не­мно­го, – ска­зал хо­зя­ин, вы­со­кий мо­ло­дой муж­чи­на лет три­дца­ти, рас­прав­ляя по­зво­ноч­ник.
Хо­ло­диль­ник ус­та­но­ви­ли на кух­не. Его же­на На­дя, ми­ло­вид­ная жен­щи­на, на­кры­ла стол. Взя­ла на ру­ки пла­чу­щую го­до­ва­лую доч­ку.
– На­чи­най­те без ме­ня, я на ми­ну­ту вас по­ки­ну. Ви­ку спать уло­жу, – ска­за­ла она му­жу ус­та­лым го­ло­сом и уш­ла в дру­гую ком­на­ту.
– Са­ди­тесь, ре­бя­та, – при­гла­сил хо­зя­ин.
В дверь по­зво­ни­ли.
На по­ро­ге стоя­ли две ве­сё­лые де­вуш­ки.
– По­здрав­ля­ем с но­во­сель­ем! – за­кри­ча­ли они, шум­но хло­пая в ла­до­ни. В ру­ках у них бы­ли по­дар­ки.
– Это с мо­ей ра­бо­ты, Ле­на и Зи­на. Зна­комь­тесь, – Алек­сей по­мог им раз­деть­ся.
По­сле ча­ст­но­го до­ма об­ста­нов­ка но­вой квар­ти­ры бли­ста­ла со­вре­мен­но­стью от­дел­ки и ин­терь­е­ра. Ро­зо­ва­тые обои. Хру­сталь­ная люс­т­ра. Боль­шой ко­вёр на сте­не. Не­сколь­ко кар­тин.
Де­вуш­ки се­ли за стол, сле­ва и спра­ва от гос­те­при­им­но­го вла­дель­ца квар­ти­ры. В оди­на­ко­вых бе­лых блуз­ках, чёр­ных юбоч­ках, с пыш­ны­ми при­чёс­ка­ми. Гла­за у обе­их ка­рие. Сра­зу не раз­бе­рёшь, кто из них Ле­на, а кто Зи­на.
Сту­ден­ты и Ми­ша, как на смот­ри­нах, рас­по­ло­жи­лись по дру­гую сто­ро­ну сто­ла.
– Спа­си­бо вам, пар­ни, мне бы од­но­му не за­та­щить хо­ло­диль­ник на пле­чах! Лоп­ну­ли бы шта­ны от на­ту­ги.
Хо­зя­ин на­пол­нил рюм­ки вод­кой. Де­вуш­кам на­лил ви­на.
Друж­но вы­пи­ли.
– Квар­ти­ру мне да­ли от за­во­да. Не бу­ду се­бя хва­лить, за что.
– Не скром­ни­чай, Алё­ша, ты у нас ге­рой! При­ка­за­но те­бя по­це­ло­вать от все­го кол­лек­ти­ва, – за­смея­лась Зи­на. Она чмок­ну­ла его в ле­вую ще­ку.
– Я так­же вы­ра­жаю те­бе при­зна­тель­ность от глав­но­го кон­ст­рук­то­ра, – Ле­на при­ло­жи­лась губ­ка­ми к дру­гой ще­ке.
Тор­же­ст­вую­щий Алек­сей раз­вёл ру­ка­ми:
– Ну, как тут не от­ме­тить та­кое со­бы­тие, Ми­ша, на­ли­вай пар­ням. Чув­ст­вуй­те се­бя как до­ма, не стес­няй­тесь!
Го­лод­ные сту­ден­ты на­ки­ну­лись на за­кус­ки. Пи­ли вод­ку. Хме­ле­ли. Юртайкин рас­ска­зы­вал ин­те­рес­ные слу­чаи из сту­ден­че­ской жиз­ни.
– Мы то­же учи­лись в учи­ли­ще, хо­ро­шее бы­ло вре­мя! – вос­клик­ну­ла Зи­на.
Ру­мян­цев вы­пил стоп­ки три, чув­ст­во­вал, что его по­ка­чи­ва­ет. Смут­но ог­ля­ды­вал дру­зей, хо­зяи­на, ко­то­рый про­дол­жал бес­це­ре­мон­но це­ло­вать­ся с жен­щи­на­ми. Не мог по­нять, за ка­кие по­чес­ти его так час­то це­лу­ют смею­щие­ся под­ру­ги.
Хо­зяй­ки за сто­лом не бы­ло. Она, ук­ла­ды­вая доч­ку, ус­ну­ла.
– По­че­му этот пар­ниш­ка мол­чит? – шеп­ну­ла Ле­на, по­прав­ляя се­рёж­ки в ушах, на­кло­ня­ясь к Кош­ки­ну и не­за­мет­но по­ка­зы­вая на Гри­шу.
– А он меч­та­ет.
– О ком меч­та­ет?
– Он по­эт.
– По­эт?!
Ле­на, ско­сив гла­за, ми­ну­ту на­блю­да­ла за Ру­мян­це­вым. За­ме­тив, что он по­смот­рел на неё, сча­ст­ли­во улыб­ну­лась, про­тя­ну­ла ему че­рез стол шо­ко­лад­ную кон­фе­ту:
– По­про­буй­те, по­жа­луй­ста.
– Спа­си­бо, – су­мрач­но от­ве­тил Ру­мян­цев, вы­тя­ги­вая на­встре­чу дро­жа­щую не­сме­лую ру­ку.
– Как вас зо­вут? – не от­ста­ва­ла лю­бо­пыт­ная де­вуш­ка, не сра­зу от­пус­кая его го­ря­чие паль­цы. Её ли­цо рас­крас­не­лось от ви­на, ста­ло при­вле­ка­тель­ным. Лу­ка­вые гла­за из­лу­ча­ли за­ин­те­ре­со­ван­ность.
– Гри­ша.
– Как при­ят­но! Ме­ня Еле­на. Вы пи­ши­те сти­хи? Мо­жет, что-ни­будь про­чи­тае­те вслух или мне на уш­ко?
Ру­мян­цев не ус­пел про­гло­тить ку­со­чек хле­ба, же­вал его, опус­тив гла­за, мол­чал, чтобы не подавиться.
– Ну что же вы так скром­но без­молв­ст­вуе­те! Хо­ти­те, я при­ка­жу всем вы­слу­шать вас.
– Не на­до.
– Вы пи­ши­те о люб­ви?
– Да, – Гри­ша, чув­ст­вуя, что де­вуш­ка не от­ста­нет, вы­та­щил из кар­ма­на за­пис­ную книж­ку со сти­ха­ми, от­дал ей.
– Спа­си­бо, – про­вор­ко­ва­ла на­рас­пев кра­сот­ка.
По­сле чет­вёр­той рюм­ки Ру­мян­це­ва уло­жи­ли на ку­шет­ку в дру­гой ком­на­те, где спа­ла хо­зяй­ка с доч­кой.
В гос­ти­ной про­дол­жал­ся празд­ник. Про­ле­жав час или два в за­бы­тье, Гри­ша оч­нул­ся, по­про­бо­вал встать, кру­жи­лась го­ло­ва. Шум и гам не да­вали ему за­дре­мать. Че­рез не­при­кры­тую дверь лу­чик све­та па­дал на кро­вать, где спа­ла На­дя.
«Как она мо­жет спать в та­ком гро­хо­те? – уди­вил­ся Ру­мян­цев, – да­же я пья­ный про­снул­ся!»
На­дя не спа­ла, она без­звуч­но пла­ка­ла, об­ни­мая тё­п­лую доч­ку. Лю­бов­ни­цы му­жа не да­ва­ли ей по­коя да­же в квар­ти­ре.
Гри­ша серд­цем по­чув­ст­во­вал не­лад­ное, очень уж скорб­ным и тра­ги­че­ским бы­ло по­ло­же­ние те­ла жен­щи­ны.
– Вам пло­хо? – про­шеп­тал он.
На­дя всхлип­ну­ла и не от­ве­ти­ла.
Ру­мян­цев всё по­нял, встал, вы­шел взъе­ро­шен­ным ёжи­ком на свет.
– Про­снул­ся, ге­ний! – вос­клик­нул Стас, пы­та­ясь его уса­дить на стул.
Но Гри­ша от­мах­нул­ся, на­пра­вил­ся к по­ро­гу.
– Ты ку­да? – спро­сил его Юртайкин.
– До­мой.
– Лад­но, по­шли и мы до ха­ты, – со­гла­сил­ся с ним Во­ло­дя.
– Ос­та­вай­тесь до ут­ра, – стал их уго­ва­ри­вать Алек­сей.
– Уже не хо­дят ав­то­бу­сы, – за­ме­ти­ла Зи­на, по­вис­нув кош­кой на пле­че хо­зяи­на.
– Мы пеш­ком дой­дём, – от­ве­тил Юртайкин за всех.
Вер­нув­шись позд­но но­чью до­мой, сту­ден­ты про­спа­ли до обе­да, а, про­снув­шись, за­би­лись по уг­лам с кни­га­ми и кон­спек­та­ми.
Гри­ша свое­об­раз­но под­го­то­вил­ся к эк­за­ме­ну по ма­те­ма­ти­ке. Ве­че­ром, про­лис­ты­вая учеб­ник, ска­зал:
– Вот вы­учу на­зва­ния тео­рем по ог­лав­ле­нию вме­сте с но­ме­ра­ми стра­ниц, пе­ре­чис­лю их пре­по­да­ва­те­лю, он в бла­го­дар­ность мне по­ста­вит пять.
– На­ив­ный! Пя­тер­ку ста­вят не за на­зва­ние, а за со­дер­жа­ние, – за­сме­ял­ся Кош­кин.
– То­гда у ме­ня есть ва­ри­ант но­мер два, – за­ме­тил Ру­мян­цев.
– Два и по­лу­чишь! На боль­ше не рас­счи­ты­вай.
Вме­сте с ре­бя­та­ми на эк­за­мен по­шёл и Плот­ни­ков.
– Я бу­ду вам шпар­гал­ки пе­ре­да­вать, – по­яс­нил он, – ме­ня ни­кто не зна­ет.
Ру­мян­цев вы­та­щил би­лет, сел за пар­ту, так и есть, ни од­но­го зна­ко­мо­го во­про­са. На­пи­сал на ли­ст­ке урав­не­ние, за­го­тов­лен­ное ра­нее, ре­шил его. По­си­дев три ми­ну­ты, под­нял ру­ку:
– Мож­но от­ве­чать?
– Раз го­тов, иди к дос­ке, – от­ве­тил при­вет­ли­во Алек­сей Дмит­рие­вич.
Гри­ша, че­ка­ня шаг, сме­ло по­шёл к дос­ке, на­чер­тил плос­кость и пря­мую, ей пер­пен­ди­ку­ляр­ную, по­ло­жив мел, уве­рен­ным го­ло­сом стал от­ве­чать.
Виш­ня­ко­ва удив­лен­но под­ня­ла гла­за, вос­хи­ща­ясь им.
– Да­но: пря­мая «А» при­над­ле­жит плос­ко­сти «аль­фа»; пря­мая «Б» при­над­ле­жит плос­ко­сти «аль­фа». Пря­мая «С» пер­пен­ди­ку­ляр­на пря­мой «А». Пря­мая «В» пер­пен­ди­ку­ляр­на пря­мой «А». До­ка­за­тель­ст­во: пря­мая на­зы­ва­ет­ся пер­пен­ди­ку­ляр­ной плос­ко­сти, ес­ли она пер­пен­ди­ку­ляр­на двум пря­мым, при­над­ле­жа­щим этой плос­ко­сти и про­хо­дя­щим че­рез точ­ку пе­ре­се­че­ния пря­мой с плос­ко­стью.
– Мо­ло­дец, – ска­зал пре­по­да­ва­тель, не ог­ля­ды­ва­ясь, – ка­кие у те­бя ещё во­про­сы в би­ле­те?
– Урав­не­ние.
– Ре­шил?
– Да.
– По­ка­жи.
– Хо­ро­шо. Мо­жешь ид­ти, – Алек­сей Дмит­рие­вич за «от­лич­ные» зна­ния по­ста­вил ему жир­ную двой­ку.
Ру­мян­цев, по­те­рян­ный, вы­шел. Ко­гда за ним за­хлоп­ну­лась дверь, пре­по­да­ва­тель, улы­ба­ясь, ска­зал Кос­то­ма­ро­ву:
– Ори­ги­наль­ный сту­дент! Хо­тел ме­ня об­ма­нуть, от­ве­чая не по би­ле­ту.
Двой­ку так­же по­лу­чил Юртайкин.
Этим ве­че­ром за­кон­чи­лась сту­ден­че­ская эпо­пея для двух дру­зей.
Плот­ни­ков пы­тал­ся уго­во­рить пре­по­да­ва­те­ля, идя за ним по ле­ст­ни­це, клян­ча и уг­ро­жая:
– По­ставь­те ре­бя­там трой­ки…
– По­че­му вы уез­жае­те? – спро­си­ла Свет­ла­на Дач­ки­на, ко­гда ре­бя­та, ку­пив би­ле­ты, про­ща­лись с друзь­я­ми, – мо­жет быть, пе­ре­сда­ди­те, раз­ве это вы­ход? Что с ва­ми слу­чи­лось? В про­шлом го­ду хо­ро­шо учи­лись! Это всё из-за квар­ти­ры, мо­жет, вам в об­ще­жи­тие пе­рей­ти? – она вздох­ну­ла, под­ни­мая от ужа­са ру­ки, слов­но мо­ля Бо­га за­ста­вить оду­мать­ся ша­ло­па­ев, ухо­дя­щих на про­из­вод­ст­во.
– Ис­клю­че­но, – от­ве­тил Во­ло­дя.
– Но ведь вы со­вер­шен­но раз­ные лю­ди! Ха­рак­те­ры у вас не­оди­на­ко­вые. Не пой­му, что вас объ­е­ди­ня­ет? Твой друг ка­кой-то не­зем­ной, ви­та­ет в об­ла­ках. Раз­ве ты, Во­ло­дя, мо­жешь рас­счи­ты­вать на не­го. Мы ему хо­те­ли брю­ки ку­пить из фон­да тех­ни­ку­ма. Эк­за­мен про­ва­лил. И те­бя под­ве­дёт…

Ав­то­бус ос­та­но­вил­ся воз­ле же­лез­но­до­рож­но­го во­кза­ла. Кру­жил­ся и па­дал хлопь­я­ми снег.
Дру­зья с боль­ши­ми че­мо­да­на­ми во­шли в зал ожи­да­ния. Сняв шап­ки, от­би­ва­ли паль­то от сне­га.
Гри­ша рас­се­ян­но гля­нул на лю­дей, си­дя­щих на ска­мей­ках, и сра­зу за­ме­тил у сте­ны Кат­рин.
Кат­рин уз­на­ла дру­зей. Гла­за её за­све­ти­лись ра­до­стью. Встре­тив­шись взгля­дом с Ру­мян­це­вым, она вдруг втя­ну­ла шею, при­жав под­бо­ро­док к шар­фу. С ужа­сом, во­дя гла­за­ми на­пра­во и на­ле­во, ука­зы­ва­ла на си­дя­щих по обе сто­ро­ны от неё хму­рых пар­ней с крас­ны­ми по­вяз­ка­ми на ру­ках и на ма­лень­кий ко­рич­не­вый че­мо­дан­чик воз­ле её ног.
– Вов­ка, здесь Ка­тя.
– Ви­жу.
– С ней ка­кие-то ти­пы. Мне, ка­жет­ся, она вли­п­ла. Ждёт от нас по­мо­щи. На че­мо­дан­чик по­ка­зы­ва­ет.
– Ста­щи­ла по­ди. Вот её схва­ти­ли. Это не мя­со красть!
– Вов­ка, при­ду­май что-ни­будь.
– Лад­но. По­мо­жем. Вы с то­бой не бы­ли в ми­ли­ции. От­си­дим пят­на­дцать су­ток.
– Я серьёз­но те­бя про­шу.
– Ты что в неё влю­бил­ся? – за­ме­тив, как по­блед­нел Гри­ша, Юртайкин про­дол­жил ми­ро­лю­би­во, – Хо­ро­шо, сей­час по­дой­дём к ним. Я по­про­шу при­ку­рить. Ты хва­тай че­мо­дан­чик и бе­ги на ули­цу. Там, где-ни­будь брось его в кус­ты.
– А как я по­бе­гу, у ме­ня в ру­ках мой че­мо­дан ог­ром­ный!
– Ос­та­вим на­ши че­мо­да­ны у две­ри.
Дру­зья дви­ну­лись на­лег­ке к Кат­рин.
– Ко­реш, – об­ра­тил­ся Юртайкин к пар­ню, – нет ли у те­бя спи­чек?
– Я не ку­рю.
– А зря.
Гри­ша смот­рел в гла­за Кат­рин. Но­ги его при­рос­ли к по­лу.
– Ты что на неё пя­лишь зен­ки? – воз­му­тил­ся вто­рой па­рень, со­би­ра­ясь встать.
Юртайкин толк­нул его в грудь, неле­ст­но уса­жи­вая на ска­мей­ку.
– Это что та­кое! Дру­жин­ни­ков бьёшь.
Раз­дал­ся прон­зи­тель­ный свист. Это Юртайкин по­за­ба­вил­ся.
Ру­мян­цев схва­тил че­мо­дан­чик и бро­сил­ся к две­ри. За ним сле­дом по­бе­жа­ла Ка­тя.
– Дер­жи­те во­ра! – кри­ча­ли хлип­кие дру­жин­ни­ки, ко­то­рых Юртайкин по оче­ре­ди уса­жи­вал на ска­мью, как на рас­ка­лён­ную ско­во­род­ку, по­ка они не при­тих­ли.
Ни­кто из пас­са­жи­ров не вме­ши­вал­ся. Юртайкин спо­кой­но по­шёл к вы­хо­ду…
Ру­мян­цев, от­би­вая бок сво­им тя­жё­лым че­мо­да­ном, бе­жал, тя­жё­ло ды­ша, смот­рел, ку­да ему бро­сить про­кля­тый кра­ден­ный че­мо­дан­чик, что­бы ос­во­бо­дить оне­мев­шую ру­ку.
– Гри­ша, ос­та­но­вись! За то­бой ни­кто не го­нит­ся, – кри­ча­ла вслед ему Ка­тя.
Гри­ша, за­ме­тив ку­чу ящи­ков, бро­сил ту­да зло­по­луч­ную ули­ку, обер­нул­ся. Улы­ба­ясь, ге­рой на­пра­вил­ся к Ка­те.
– Ты за­чем мой че­мо­дан бро­сил на свал­ку! – за­хо­хо­та­ла Кат­рин.
– Раз­ве это твой че­мо­дан?!
– Ко­неч­но, мой! А ты что по­ду­мал?
Ру­мян­цев по­ту­пил гла­за и про­мол­чал, за­се­ме­нил ви­но­ва­то об­рат­но к ящи­кам.
– Во­ло­дя, мы здесь! – кри­ча­ла ве­се­ло Кат­рин на весь пер­рон.
– Ты че­го раз­ве­се­ли­лась? – спро­сил её по­до­шед­ший Юртайкин, – сей­час дру­жин­ни­ки ми­ли­цию вы­зо­вут.
– Да они не дру­жин­ни­ки. На­це­пи­ли по­вяз­ки, что­бы ме­ня ни­кто не ос­во­бо­дил. Вы­сле­ди­ли, ре­ши­ли за воз­на­гра­ж­де­ние сдать ро­ди­те­лям. Жда­ли третье­го друж­ка с ма­ши­ной. Те­перь они из во­кза­ла не вы­су­нут­ся! Ты, Во­ло­дя, на­пу­гал их до смер­ти!
Че­рез пол­ча­са при­шёл по­езд.
– Спа­си­бо вам! Я ни­ко­гда вас не за­бу­ду! – кри­ча­ла Ка­тя из ва­го­на, стоя ря­дом с про­вод­ни­цей…
Че­рез два ча­са дру­гой по­езд увёз дру­зей в не­из­ве­дан­ную та­ёж­ную даль.
Ше­ст­на­дца­тая рес­пуб­ли­ка по­те­ря­ла сво­его ше­ри­фа и стран­но­го чу­да­ка, не при­знан­но­го кол­лек­ти­вом.