Эдда Меньшенина

Эдда Иннокентьевна Меньшенина родилась в Москве  в 1925 году. С отрочества мечтала стать моряком. Три года  занималась в военно-морском кружке городского Дома пионеров Москвы (во время учёбы в 7,8,9 классах средней школы). В 16 лет вступила добровольцем в Красную Армию, училась в школе, где готовили радисток для Главного разведуправления Генерального штаба Красной Армии (ГРУ ГШ КА), в основном  для заброски в тыл врага. Мечтала попасть в партизанский отряд. Вместо этого была направлена на центральный радиоузел ГРУ ГШ КА, где и прослужила до конца войны. Демобилизовалась в 1946 году лейтенантом. Окончила Московский электротехнический институт инженеров связи (МЭИИС). Много лет трудилась в Институте прикладной геофизики инженером-радиотехником, немало времени провела в экспедициях. Принимала участие в испытаниях атомной бомбы в качестве исследователя радиации… Вырастила двоих детей.

Литературой стала заниматься, когда появилось свободное время, то есть в пенсионном возрасте. Первой  была повесть «Рейды нашей юности», изданная Московским городским Дворцом пионеров. Стихи печатались в ветеранских изданиях и в нескольких номерах альманаха «Третье дыхание». «Сказание о бабьем городке» было напечатано в  газете “Тверская” в 1997 году  к 850-летию Москвы.

В книгу «ОГОНЕК ДОБРОТЫ» (М, 2007, Издательство «Феникс плюс»)  вошли стихи и рассказы, написанные  в основном за 10 последних лет, после 50-летнего юбилея Победы.

БАХРОМА

Ох, уж эти женщины! Вообще-то они молодцы: и дело любое сделают, и в беду выстоят, не сломятся. Но недаром, видно, сказано: гони природу в дверь, а она влезет в окно. Нет-нет, да и даст себя знать в неположенное время домовитая женская натура, да так порой отчудит, что, как говорится, хоть стой, хоть падай…
В части было небольшое подразделение девушек-связисток. Бомбёжки, артобстрелы, танковые атаки, грязь и неустроенность фронтового быта – всего-всего хлебнули связистки. Бывали и ранения, были и потери среди девчат. Командование знало твёрдо: связь будет безотказна, что бы ни творилось вокруг.
По мере возможности девушек берегли. Как все военнослужащие, они обязаны были ходить в караулы, и, чтобы не дрожать им от холода и страха долгими зимними ночами где-нибудь у оружейного склада, за ними закрепили самый лёгкий и приятный пост – в штабе у полкового знамени, стоявшего на постаменте. Из-под тёмного чехла задорно выглядывала яркая желтая ниточка бахромы.
Полк берёг свою святыню. Вышили и подарили её жены и матери воинов, сражавшихся в полку. Немало побед было одержано под этим знаменем. Два боевых ордена украшали его пурпурное полотнище. Нежность бархата оттеняла смелая резкость гвардейской ленты. Золотые кисти и бахрома дополняли праздничный наряд. Красивое и торжественное было знамя.
…Полк находился на отдыхе, когда спокойную тыловую жизнь взорвал День Победы. Всю ночь городок кипел, по улицам неслось:
– Ура-а-а! Ми-и-ир! Война кончила-а-ась!
Шумели, кричали, целовались, обнимались, стреляли и холостыми, и ракетами, и трассирующими пулями – кто во что горазд.
Наутро по гарнизону объявили приказ: через неделю –парад Победы. На парад вывести личный состав частей, дислоцированных в городе. Форма одежды – парадная.
В полку завертелась карусель хлопот: ремонтировали, красили, стирали, гладили, мылись, чистились, брились – с кожей сдирали с себя въевшуюся за годы войны коросту бесшабашной небрежности к внешнему виду.
В ходе уборки дошла очередь и до знамени. Старшина хозвзвода снял его с постамента, чтобы проветрить и прогладить. Сняв чехол, он несколько минут с недоумением рассматривал тяжелое полотнище: что-то было не так, как раньше.
Наконец старшина понял: на знамени не было бахромы! Он похолодел: послезавтра парад, а знамя голое. Что теперь будет? За утерю знамени воинскую часть расформировывают, офицеры идут рядовыми в штрафные батальоны, командира расстреливают…
И правильно это! Знамя – святыня, честь, гордость и любовь. Потерять его – это хуже, чем потерять жизнь. Недаром говорилось в старых воинских заповедях: жизнь – Родине, а честь – никому! Но если знамя не потеряли, а просто раздели – что тогда?.. И главное: кто? как? когда? зачем?
Резким движением старшина свернул знамя и натянул на него чехол. Затем приказал первому подвернувшемуся бойцу попросить комиссара срочно зайти в штаб.
Комиссар пришёл скоро. Бодрый, веселый, улыбка ещё не остыла на губах – видно, только что шутил с бойцами.
– Ну что, старшина, панику разводишь? Что вдруг за срочность? Война кончилась, а у тебя пожар. Что стряслось-то?
– Хуже, чем пожар, товарищ подполковник.
Комиссар продолжал улыбаться, но в глубине его глаз уже появилась строгая настороженность. Заперев дверь, старшина резким движением вырвал из чехла знамя.
– Вот, товарищ подполковник, глядите. Послезавтра парад, а бахромы нет – срезали.
– Кто?
– Не знаю. Женщины у знамени стояли, их надо спрашивать.
– Через полчаса всех женщин собрать в штабе. Кто в наряде – подменить, из увольнения – вызвать. Командиру части я сам доложу.
Вскоре девушки заполнили штабную комнату, весело переговаривались, гадали, зачем это вдруг их так срочно собрали. Мужчин было всего трое: старшина, комиссар и командир части. Хмуро глядя на оживлённые девичьи лица, комиссар произнес:
– Ну так вот, уважаемые женщины, что вы сделали со знаменем?
Девушки в недоумении переглянулись.
Когда бархат заструился по столу, наступило мёртвое молчание.
Комиссар жёстко продолжил:
– Зачем вы срезали бахрому и куда её дели?
Девушки возмущенно зашумели:
– Мы не срезали!
– Неправда! Только вы стояли на посту у знамени. Вы военные люди, хоть и женщины. За бесчестье знамени расплата бывает жестокая, вы это знаете. Что ж нам, под трибунал вас подводить?
Девчата молчали, подавленные.
Самая маленькая из девушек по прозвищу Воробышек вдруг начала краснеть, потом всхлипнула и залилась слезами. Затем покраснела и зашмыгала носом её соседка, полненькая и румяная, как булочка. Через минуту всхлипывания раздавались уже по всей комнате. Комиссар сбавил тон, но сказал всё же с нажимом:
– Всё ясно. Выкладывайте начистоту. Куда девали бахрому?
Воробышек, размазывая слёзы по щекам, еле выговаривала сквозь рыдания:
– Мы её смота-а-али.
– Как смотали?
– Ну та-а-ак. Там ниточка одна из-под чехла болталась, мы её тянули и в клубочек сматывали.
– Кто тянул?
– Все-е-е. Мы не знали, что так будет, мы думали, что немножко не страшно-о-о.
– Смотали, значит. А что потом с клубочком сделали?
– Крестиком вышивали.
– Что-что?..
– Ну вышивали. Крестиком. Мы вышивали думки – подушечки такие маленькие. Вы же сами, товарищ комиссар, хвалили, говорили, что уютно у нас в казарме, потому что вышивок много.
– Ну дела! Вот так крестики-нолики! Крепко сработано. Обратно не смотаешь. Что делать будем, товарищ командир?
– Во-первых, молчать. Чтобы ни одна живая душа ни звука никому не пискнула. А то, помимо позора, так осмеют, что будешь жалеть, если не расстреляют. Раз сумели нашкодить, пусть сами и исправляют. Завтра к 13.00 чтоб бахрома на знамени была! Где угодно доставайте.
Готовую найдёте или нитки со своих подушек спорете и заново бахрому сделаете – дело ваше. Хоть сами в нитки вытягивайтесь! Иначе трибунала не миновать.
Девчата сбились с ног. Куда они только не обращались! Бахромы не было нигде. Да и какая могла быть бахрома в маленьком прифронтовом городишке, забитом воинскими частями, почти без гражданского населения? Не только бахромы, ниток – и то не было.
Подавленные, тихие девушки сбились в кучки и, обнявшись, сидели на койках. Уныло думали: что делать? Спарывать вышивку с подушек безнадёжное дело. Провозишься год, а получишь жалкие обрывочки вместо ниток. Воробышек грустно мечтала:
– Если бы бахрома белая была, так марлю распустить можно было бы, а жёлтые нитки где найдёшь?
– Белые-то нитки у нас найдутся, только зачем они?
Воробышек несмело предложила:
– А что, если их покрасить?
Девушки обрадованно загалдели:
– А ведь это идея! Ай да Воробей остроносый, ну молодец!
Воробышек засомневалась:
– А краску, думаете, легче достать?
– А мы стрептоцидом! Выпросим у врачей и покрасим.
Всю ночь девушки колдовали над нитками. Смешивали стрептоцид с риванолем, окрашивали кусочки, высушивали утюгом и смотрели цвет – подбирали оттенок под кисти.
К утру все имевшиеся запасы белых ниток были выкрашены. Жёлтые клубочки весёлыми маленькими солнышками лежали перед каждой девушкой. Весь личный состав подразделения связи трудился над бахромой. В глазах рябило, голова от бессонной ночи разламывалась, пальцы сводило от крючков, но на душе у них отлегло, и работа спорилась.
Точно к 13.00 знамя предстало перед командиром. Новая бахрома была даже лучше старой – свежее и гуще.
Парад прошёл, как положено. Никто ни о чём не догадался.
Поведали мне эту историю её участники уже только в день празднования тридцатилетия Победы…

Б